Вольные

За время нахождения в камере Боцман довольно ловко вошёл в доверие к Севе и быстро понял, что этот человек не из тех, кто будет пытаться поднять себе авторитет за счёт рассказов про свои подвиги на воле. Но психологический портрет Севы ему удалось нарисовать довольно точно, потому как нет более тонких психологов, чем заключённые в тюрьмах, кем и являлся Боцман по жизни и по призванию.

Однажды, когда они разговорились о существующем строе, Сева сказал:

– У Ницше были такие слова: «Такой совет даю я королям, и церквам, и всему, что одряхлело от тяжести лет и ослабло в добродетели: дайте ниспровергнуть себя! И вы снова вернетесь к жизни, а добродетель вернется к вам!»

– И как ты понимаешь эти слова Ницше?

– Это означает, что любая система управления рано или поздно приходит в негодность, и её необходимо менять.

– Какие маркеры современного общества дали тебе понимание того, что пришло время для революции? Ты ведь говоришь об этом?

– Властьимущие пошли на поводу у тех, кто проповедует слабость, и возводит любого, кто защищает сторонников этой категории качества, на пьедестал, даруя ему законы, бюджеты и защиту.

– О чём это ты говоришь, это слишком размыто, можешь сказать конкретнее, чтобы я тебя понял?

– Почему в закрытых учреждениях, наподобие этого, есть категория опущенных?

– Потому что есть вещи, которые можно охарактеризовать как святые, благодаря которым жизнь до сих пор существует на этой земле. И все, кто пытается поставить под сомнение данные вещи, а тем более нарушает их, тот автоматически несёт в себе угрозу для всех, в ком теплится жизнь. Поэтому данного человека отвергает само общество. Но вопреки такому принципу как гуманизм, этих людей не убивают, но и жить с ними никто не желает. Поэтому конкретно здесь, от таких людей отворачиваются, маркируя их соответственным образом для тех, кто лично не знаком с тем, что они совершили.

– Но можем ли мы их при этом назвать слабыми? Или моральными уродами?

– Это каста неприкасаемых, и не в лучшем смысле этого слова. Ты говоришь слишком упрощенно. Что ты понимаешь под словом «слабые»? Физически они могут быть сильнее любого другого зека. Но дело в правилах, нарушать которые не может никто – ни сильный, ни слабый. И если кто-то их нарушает, то зона моментально того опускает.

– Допустим, кто-то совершил поступок, который можно охарактеризовать как недопустимый и посягающий на святые нетленные жизненные принципы. И зона опускает этого человека, маркируя его недостойным общества зеков. Как это происходит? – Сева сделал паузу. – Его трахают в жопу и пишут на лбу «условно» слово «Петух», а на заднице рисуют кочегаров, бросающих в топку уголь. И с этих пор слово опущенного будет услышано в последнюю очередь, когда рядом с ним уже не останется никого. Однако на воле, таких «условных» петухов пруд пруди. И они кукарекают на экранах телевизора громче всех, распространяя свои зашкваренные идеи на миллионную аудиторию. Можем ли мы говорить при этом, что власть выступает пособником тех, кто позволяет слабости распространяться словно заразе, поражая сердца и умы здоровых людей чужеродной и болезнетворной инфекцией? И не является ли сама власть в таком случае слабой? И не настало ли время, согласно словам Ницше, эту власть ниспровергнуть?

Боцман улыбнулся. Он хорошо знал, кто такой был Ницше, Шопенгауэр и Хайдеггер. Именно за страсть к немецкой философии он и получил своё прозвище в далёком прошлом, когда только ступал на криминальный путь.

– Кроме всего прочего Ницше говорил: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Идеалистические идеи всегда упирались в теорию построения утопического общества, невозможного для воплощения в реальном времени. И каждый революционер, задумавший учинить беспредел там, где действуют законы и правила, заканчивал свою жизнь на эшафоте. Революционеры рождают хаос, но на место тех, кого они свергают всегда приходят люди, которые первым делом расправляются с ними, а потом выстраивают новый порядок, который не имеет ничего общего с идеями тех, кто за этот порядок ратовал, приближая, как ему казалось, светлое будущее.

Глава 13. Любимчик публики

Михалыч сидел за столом, снова и снова перечитывая имена на листочке: Макс, Сева, Чеченец, Генрих, Славоля, Мичман, Бритиш бульдог, Натовец. Его не оставляло подозрение, что все эти люди каким-то образом причастны к делу цыганского барона и разбойным нападениям на торговцев наркотиками. Список попал к нему случайно, когда он разговаривал со своим коллегой после очередного совещания, на котором начальство устроило полный разнос следователям за кучу нераскрытых дел, и практически напрямую обвинила их в том беспределе, который начал твориться на улице.

– Уроды толстопузые! – выговорил в сердцах Михалыч, после того как они вышли с совещания.

– Лучше бы людей в помощь дали, – поддержал его Константин Георгиевич, которого в конторе за глаза называли «Вешалка».