Вольный Дон

Разошлись заполночь, а когда отошли после ночной гульбы, которую собирались продолжить за вновь накрытыми столами, в крепость влетели три конных казака. И одного из них я знал. Десятник Евграф Аверин, мужчина серьезный и авторитетный, лет десять назад потерявший во время налета закубанцев всю свою семью и оттого зацикленный на мести ногайцам, и постоянно находящийся на пограничье. Понятно, что такой человек не на свадьбу заехал, а по какому-то важному делу. Но праздник есть праздник, и мы встретили его как положено. Только он появился во дворе и вместе со своими казаками прошел между жарких печей-времянок к столам, сразу же получил в руки кубок с вином.

Десятник против обычая не пошел, поднял кубок, кивнул в сторону Михайлы Кобылина и его невесты, а затем провозгласил:

– За счастье молодых!

– За счастье!

Гости, ватажники и пограничники, все кто был в состоянии стоять, сидеть или хотя бы полулежать, поддержали Аверина. Звон кубков и чарок разнесся в морозном воздухе крепостного двора. Люди выпили и новый возглас пограничного десятника:

– Горько!

Эхом Аверину отозвались две сотни голосов, снова поддержавшие его:

– Горько!!!

Молодые встали и поцеловались, а когда они присели на свое законное место во главе праздничного стола, Аверин посмотрел на меня и мотнул головой в сторону, мол, отойдем. Так и есть, не погулять авторитетный казак приехал. И провожаемый встревоженными взглядами односумов и жены, я отошел к ближней жаровне, возле которой мы с десятником и остановились.

– Помощь твоя нужна, Никифор, – ходить вокруг да около Аверин не стал и сразу перешел к делу.

– Чем могу, тем помогу, Евграф. Что от меня требуется?

– Тут дело такое, сразу не объяснишь, – старый казак протянул над жаровней мозолистые загрубевшие руки, погрел их, и спросил: – Ты знаешь, что у меня ногайцы всю семью истребили?

– Слышал об этом.

– Так вот, это были воины из орды Чар-Аслана, которого калмыки под Нижним Чиром распушили.

– Я там был.

– Знаю, – десятник на миг смежил веки и продолжил: – После этого разгрома сам хан с ближними людьми к персам на Кавказ ушел, а его кочевья в верховьях Кубани остались. Прошлый год они еще как-то вместе держались, а этим летом их кубанские казаки и черкесы стали гонять, правитель-то к врагам перебежал, к персам, то есть. Следовательно, они сами по себе. И теперь от всей орды Чар-Аслана осталось всего несколько родов, которые пока как-то избежали грабежа соседей и сами по себе кочуют. Один из таких родов сейчас недалеко остановился, на реке Куго-Ея.

– Степняки, значит, поближе к границе решили прижаться?

– Да. Однако долго они на месте не простоят и вскоре дальше двинутся. Куда, не знаю, но думаю, что под крыло какого-нибудь сильного хана попросятся.

– Сколько воинов в кочевье?

– Не больше полутора сотен.

– И ты предлагаешь, чтобы мои ватажники перешли границу и на территории закубанцев налетели на это кочевье?

– Все правильно. Ты родственник Петра Булавина, владетеля Эльбузда, и тебе за налет на отколовшееся кочевье изменников ничего не будет. Было бы время, я бы в Черкасск поехал и свою вольную ватагу собрал. Но еще день-два и уйдут копченые, а мне именно этот род достать нужно.

– А он чем-то от всех других отличается?

– Для меня да. Это род Тукай, тот самый, который меня жены, сына и двух дочерей лишил.

– Тукай, переводится как Радуга, – задумавшись, сам себе, сказал я и, оглянувшись на праздничный стол, принял решение: – В общем, так, Евграф, дай нам час на подготовку и мы выступаем.

Аверин крепко схватил меня за плечо и, наклонившись к моей голове, жарко прошептал:

– Благодарю, Никифор. Ты меня правильно понял и я этого не забуду.

– Подожди благодарить. Вот сделаем дело, тогда и скажешь добрые слова.

Спустя полтора часа, отослав к дядьке Петру Афанасьевичу Булавину в Эльбузд двух казаков с известием о своих намерениях, под благословение пьяного столичного попа, восемь десятков хорошо вооруженных ватажников на свежих верховых лошадях вместе с несколькими вьючными покинули крепость и направились строго на юг. Рысь, шаг, чтобы не утомлять животных. Мы двигались неспешно, и заснеженная степь верста за верстой ложилась под копыта наших коней. Прошел какой-то отрезок времени и мои казаки, многие из которых под воздействием алкоголя покачивались в седле, стали приходить в себя. И как это бывает, некоторых ватажников пробило на нервные шуточки, мол, только что выпивали и мяско кушали, а тут, нате вам, вперед, в налет на закубанцев. Впрочем, вскоре смех прекратился, ибо мороз поджимал, а к Куго-Ее за половину недолгого зимнего дня никак не доедешь. И перейдя Мечетку, а за ней Малый Эльбузд, к вечеру отряд остановился в неприметной глубокой балке.