Вольный Дон

Вновь вспомнил драку с казаками Кранц, который прислонился мощной спиной к стенке варварского земляного узилища, под названием зиндан, и тоскливо посмотрел наверх, на серое осеннее небо, лишь кусочком видимое со дна почти пятиметровой ямы.

– Не начинай.

Не желая касаться неприятной темы, шляхтич оборвал немца. Однако тому было тоскливо, хотелось поговорить и, прикоснувшись к большой шишке, которая выглядывала из локонов грязных белокурых волос, он воскликнул:

– Да как не начинай!? Мы с тобой бывалые бойцы, на пару четверых казаков держали, а тут вышел из барака этот парнишка, и накостылял нам, да так, что с одного удара меня свалил. А я, между прочим, лучший кулачный боец в Данциге.

– Случается, что и чемпионы падают, – философски заметил Ковальский.

– Только со мной это впервые. – На некоторое время наемник замолчал, а затем спросил шляхтича: – Как думаешь, что с нами дальше будет?

– Не знаю.

Тяжко вздохнув, Кранц вновь посмотрел наверх и крикнул:

– Казак!

– Чего тебе, немчура?

В светлом проеме появилась голова седоусого мужчины с оселедцем на голове.

– Слышь, дед, – коверкая слова и с трудом подставляя их по смыслу, сказал наемник, – долго нас здесь держать будут?

Охраннику, судя по всему, было скучно, и он, подобно Кранцу, был не прочь поговорить. Поэтому ответил пленнику, а не ушел, молча, в сторону, как те казаки, которые стояли на страже возле зиндана до него:

– Это не ко мне вопрос.

– А к кому?

– К Никифору Булавину и его односумам. Они здесь все решают.

– Дедушка, сделай доброе дело, напомни о нас.

– Вот мне делать нечего.

– Ну что тебе стоит? Подошел, сказал и все.

– Ладно, посмотрю на ваше поведение.

– На том свете тебе это зачтется, добрый самаритянин.

Немец снова откинулся на стенку зиндана, поморщился и опять потрогал шишку на виске. Старый казачина, было, хотел отойти от ямы, но в разговор вступил шляхтич:

– Дедушка, а тебя как зовут?

– А тебе зачем? – подозрительно прищурился охранник.

– Хочу знать, за кого в храме свечку поставить, мы ведь все христиане, что ты, что мы.

– Родители Борисом назвали.

– Запомню, – Тадеуш помедлил и задал новый вопрос: – Борис, а кто он такой этот Никифор Булавин?

Казак задумался, пожевал тонкими блеклыми губами, усмехнулся и ответил:

– Никифор воин.

– Так и мы не ополченцы какие-нибудь. Чего же он нас так легко в драке побил?

– Ты, шляхтич, воин профессиональный, с детства ученый, и оттого сильный да ловкий. А Никифор воин природный – ему сам мир помогает. Значит, ты против него, как щенок против матерого волка.

– Обидно говоришь, Борис.

– Зато правду.

– Казак, а что с нами дальше будет?

– Говорю же, не знаю я. Не мои вы пленники, а войсковые.

– Ну, хотя бы примерно скажи, как сам думаешь.

– По-хорошему, за драку и попытку побега, вас надо в угольные шахты на реку Глубокая отправить. Однако Никифор парень сам себе на уме. И если бы хотел вас в рабы записать, уже бы отправил уголек кайлом рубить. Пока он этого не сделал, значит, имеет на вас какие-то виды.

– А какие виды?

– Ха! Узнаете. – Старик усмехнулся, посмотрел куда-то в сторону и сказал: – Все. Моя смена идет. Бывайте.

– Не забудь про нас напомнить.

– Напомню.

Голова Бориса исчезла из проема, а его сменщик был неразговорчив, и дабы не злить охранника Ковальский и Кранц замолчали. После полудня к ним в яму спустили кувшин с водой и глубокий котелок с пшеничной кашей. Пленники хорошо перекусили, отправили обратно пустую посуду, облегчились в закрытое ведро с крышкой, которое раз в сутки поднимал на поверхность один из переселенцев, и стали ждать своей участи. Как-то незаметно оба задремали и проснулись только от окрика охранника:

– Ляхи! Подъем!

Вниз опустилась связанная из толстых гибких прутьев шаткая деревянная лесенка, и Ковальский с Кранцем быстро поднялись наверх. Здесь они огляделись и увидели, что огороженный высоким забором барачный лагерь опустел, и кроме охраны в нем осталось с полсотни крепких мужичков из пленных, которые кучкой жмутся поближе к воротам. Шляхтич и наемник переглянулись, но при казаках ничего обсуждать не стали. Тем более что охранник, за спиной которого стояли еще три донца, поторопил их:

– Вперед! К крайнему бараку!

Ковальский и Кранц послушно направились в указанном направлении, прошли через утрамбованную площадку между несколькими бараками, на которой они потерпели поражение от Никифора Булавина, и вошли внутрь продолговатого деревянного строения, где, как они уже знали, находилось местное начальство. Внутри было светло и просторно, пленные сделали несколько шагов вперед, остановились и снова осмотрелись.

Позади пара плечистых казаков, а перед ними три стола, один по центру и два по бокам, а за ними сидели люди, от которых зависела их дальнейшая судьба. Всего казаков за столами было пятеро. Все они были достаточно молоды, не старше двадцати пяти лет, и чем-то неуловимо походили один на другого. Расслабленные и обманчиво спокойные, но в то же самое время постоянно готовые к бою.

«У-у-у, волки, – подумал шляхтич, – особенно Никифор Булавин».