Вольный Дон

– Своих самых лучших коней черкесы не продают, а тех, что на торг выставляют, всегда держат отдельно от верховых, которые стоят в темных конюшнях.

– Зачем?

– Чтобы ночью хорошо видели, а поскольку иных людей, кроме хозяина, военный конь наблюдает не часто, то и запах признает только хозяйский.

– Ну, надо же! – удивился Митяй.

– Все! Молчим.

Мы залегли на невысоком взгорке, над балкой, который был покрыт густым кустарником и колючим репейником. Проходит час, второй, третий. Ждем закубанцев и ожидание это томительно. Над головой шумит ветер, становится прохладно, и уже утром, когда немного развиднелось, от напряжения начали слипаться глаза, и захотелось спать, появились черкесы.

Сначала это был одиночный всадник, который выехал на петляющую по балке звериную тропу. Он на миг замер и огляделся, и с расстояния в десять метров, мы с Митяем имели возможность рассмотреть его во всех подробностях. Выглядел черкес, как и положено черкесу. Бешмет с газырями, штаны, на голове серый башлык, а на ногах мягкие чувяки. На левой руке нагайка висит, а правая придерживает на седле ружье с пристегнутой ружейной присошкой из дерева. Кроме того, при нем шашка и кинжал, а чернявым «кавказским» лицом он похож на поручика из Москвы. Позади приторочена полупустая дорожная ковровая сумка. А умный конь воина, чувствуя напряжение хозяина, расширяет ноздри и ловит все запахи, среди которых пытается вычленить самый опасный, человеческий.

– Шить! Ши-и-ть!

Передовой разведчик подал голос, и устремился дальше по балке, а вслед за ним появились его товарищи, которых я всех пересчитал, и оказалось их не много и не мало, а тридцать один человек, почти столько же, сколько и нас. Вот только мы держим их на прицеле, а они о нас пока даже не подозревают, вон, как спокойно идут, обычным походным строем.

– Пора, – на ухо прошептал мне Корчага.

– Пожалуй, – согласился я, положил свое ружье на сгиб левой руки и встал из кустов в полный рост.

– Никифор, ляг!

Митяй дернул меня за штанину, но я сосредоточил свое внимание на крепком статном юноше в самом центре черкесской колонны и крикнул:

– Эй, джигит! Далеко ли собрался!?

Черкесы замерли на месте и их ружья взяли на прицел каждый подозрительный куст по верху балки. Видимо, кто-то заметил моих казаков и дернулся выстрелить, но всадник, в котором я правильно угадал командира, одернул своего воина и, на вполне приличном русском языке, ответил:

– Да вот, на охоту выехали и заблудились.

– Э-э-э, а говорят, что истинный абадзех в степи никогда не заблукает. Неужели глаза меня обманули и вы не достойные сыны этого племени?

Молчание, перешептывания, и новый ответ:

– Всякое случается и бывает так, что степные дэвы человека по кругу неделями водят. И тут без разницы, кто ты, абадзех или казак.

– Это да, да только не чую я рядом дэвов, ибо это моя земля, и здесь никто посторонний без моего разрешения просто так не гуляет, даже нечисть.

– Значит, ты Никифор Булавин?

– Он самый. А ты кто?

– Алегико Негиоков, – не стал скрывать свое имя и род предводитель черкесов. – Слухами о твоей силе, храбрости, ловкости и отваге, вся степь полнится, и решили мы тебя проверить. И теперь, когда видим, что ты не спишь, и готов встретить любого незваного гостя, нам можно вернуться в родной аул и объявить нашим старейшинам, что не сказки про тебя рассказывают, а самую настоящую правду.

– Конечно, Алегико. Вы можете отправляться домой, но перед этим оставите у нас свое оружие и лошадей. А то, что же получается? Мы всю ночь вас караулили, тратили свое время, и не получим с этого никакой добычи? Нет, так дела не делаются. Пришел в гости, одари хозяина за гостеприимство, да так, чтобы он тебя добрым словом всю жизнь вспоминал.

Пара человек из черкесов, пока мы разговаривали, попробовала продвинуться дальше по балке. Но два одиночных выстрела выбили молодых воинов из седла, и послушные кони замерли над своими, уже мертвыми хозяевами. Негиоков что-то выкрикнул на родном языке и, ожидая боя, я был готов упасть наземь. Однако вожак черкесов осаживал своих воинов. Видимо, он понимал, что до выхода из балки далеко и если пойти на прорыв, из всего его отряда уцелеет человек пять, которых мы, на своих свежих лошадях, в любом случае перехватим.

– Для меня будет уроном чести отдать лошадей и оружие.

Успокоив людей, говорит Алегико. А мне остается только перефразировать его слова:

– А для меня будет уроном отпустить вас просто так.

– Но разойтись как-то надо?

– Да, надо. И я считаю, что мы должны выйти один на один и сразиться. Если ты одолеешь, вы уходите и никто, даже пограничная полусотня, вас преследовать не станет. А если победа за мной будет, не обессудь, пешком домой пойдешь.

– Согласен.