Володька-Освод

Володька вздохнул и поднялся с айвана. Он досадливо глянул на часы. Половина двенадцатого. Нет, в самом деле, куда на ночь глядя толкнуться?

Сагин мигнул шурьяку. Тот пьяный-пьяный, а мигом прибыл. Володька подобрел. Вот она, правильная выучка — уже сказывалось. Сагин бросил родственнику связку ключей. Пьяный шурьяк поймал ее на лету.

— Бери тачку, — строго приказал Володька, — кати к ресторану. Там сейчас как раз закрывать будут. Может, какие крысы свободные остались, с ходу цепляй их и волоки сюда.

— А если голяк? — прищурился многоопытный по этим делам Сашка. — Тогда что?

— Тогда цапани пару официанток, — досадливо разъяснил Володька. — Скажешь, мол, Володя-Освод зовет и отвечает. Мол, жирные фазаны есть, девочки в обиде не останутся.

— Так кого-кого из них забрать? — ненужно допытывался родственник.

Володька осатанел.

— Ты что, первый раз замужем? — спросил он ядовито. — Или все на свете позабыл? Или, может, сам никогда этим добром не пользовался?

Шурьяк обиженно заколыхался.

— Братан, ну ты даешь. Братан, я же этого, женатый человек, я, считай, ни-ни… И ноги моей там не было…

Володька едва не откусил язык от шурьякова нахальства. Несколько мгновений он молчал, не находя для ответа подходящих по силе выражений, потом хрипло засмеялся:

— Ну ты захорошел, Сашок. Ну ты перебрал.

Шурьяк продолжал раскачиваться, но теперь уже молча. Похоже было, что он спал.

— Вспомни-кась на той неделе, — разбудил его Володька, — забыл, с кем ты на этом самом месте картину из музея изображал?

— Картину?.. Ах, картину, — вроде бы вспомнил шурьяк.

Володька пихнул его к машине.

— Кати давай, пока там все не разбежались. В случае чего Катю возьмешь, завзала, ну и эту, новенькую, Нельку.

— Это беленькую? — пьяно заулыбался Сашка.

— Во, во! — хохотнул ему вслед Володька. — Вспомнил наконец. Это тебе не Ивана Грозного с сыном в голом виде представлять!

Беленькая Нелька была новая официантка из городского ресторана, приехавшая в город пару месяцев назад. Высокая, пышная, щеки — кровь с молоком, обесцвеченные пергидролем волосы вздымались впереди конской челкой, а сзади доходили до пояса. Очень пришлась Нелька ко двору в захудалой провинциальной глуши.

Володька слабо надеялся, что, может, она сегодня не занята; хотя надеяться на это было трудно. Клев на Нельку стоял самый гидроголовый. Официантка обалдела от сумасшедше посыпавшихся на нее денег. Там, в столице, цена ей была трешка в хороший базарный день, здесь, на отшибе от легкодоступных соблазнов больших городов, на Нелькины бело-розовые прелести нашлась тьма охотников.

Особенно ошалели от столичной штучки районные тузы. Первый месяц ее работы в ресторане и был месяцем самого крупного взятка. Она занялась председателями глубинных колхозов и райпотребсоюзовскими чинушами. Прибыв в Байабад голая и босая, с фибровым жалким чемоданишком на сиротские харчи к сестре, работавшей судомойкой в «Зеравшане», Нелька через месяц оделась, как заграничная кинозвезда, и увешалась золотыми побрякушками с головы до пят. Если бы перстни можно было носить на пальцах ног, они появились бы у Нельки и на ногах. Но сейчас шел к исходу третий месяц ее службы при ресторане. Первый аппетит был удовлетворен, и богатая клиентура заметно охладела к ее перегибистой фигуре. Кроме того, Нелька, ошалев от спроса, уверовала в нескончаемость сумасшедшего кобеляжьего жора и задорожилась. Если распорядителям тысячами десятин пахотной земли никакая цена не казалась высокой, то их замам новая Нелькина расценка была уже не по карману. Даже сугубо сторонний человек, Володька тихо матерился сквозь зубы. Подумать только, как легко доставались этой крысе дурные денежки. Нельке в самом прямом смысле слова и с кровати-то не надо было подыматься, да еще небось когда-когда и «кайф» ловит на столь прибыльном занятии! — бесился Сагин. Правда, тут он делал маленькую поправку. Какой там может быть «кайф» от пузатеньких, залитых салом коротышек, которыми, как на подбор, были укомплектованы начальственные сливки района? Все равно, разве можно сравнить легкий Нелькин труд с тяжелым Володькиным?

…Самая середина — хоть глаз выколи — ночной теми, порывистый, холодный ветер над водой, сердитая волна, бьющая в вибрирующую скулу глиссера; тяжеленные, мокрые сети; бешено извивающиеся в руках, скользкие сильные рыбины; пляшущий под ногами решетчатый пол — того и гляди сыграешь за борт, а там и двинет по темечку навернувшимся килем, и поминай как звали Владимира Васильевича и его многотрудную жизнишку.

И все время по сторонам, по сторонам только и зыркай, только и поглядывай, только и послушивай — не застучит ли где (вроде бы за островом, а кажется, что возле задыхающегося от нервной трясучки сердца) прерывистый кашель рыбнадзоровского катера, не вспыхнет ли посреди туманной, ночной воды кинжальный зрачок прожектора, нацеленного в самую середину Володькиного страха!