Читаем Володька-Освод полностью

— Я сам спрячу где надо, — ответил он. — Потом скажу. Ты сейчас упакуй как следует. В пакет полиэтиленовый положи, а сверху оберни тряпкой. — Володька кивнул на стоящую на столике, рядом с деньгами стеклянную банку с пластиковой крышкой. — Сюда заложу и зарою.

Люська обидчиво поджала губы и на секунду задумалась. Потом поднялась и пошла на кухню.

Володька устало опустился в кресло. Конечно, он на все сто доверял жене, но лучше все-таки было, чтоб Люська упаковала деньги при нем. Пять «косых» — это вам не пети-мети. На эдакой сумме и не такие люди, как Люська, ломались. Показывать жене место, где он зароет банку с деньгами, Володька решил погодить. Скажу просто — на Волчьем острове, — подумал он. — А где — покажу, мол, потом. Чтоб не обижалась.

Люська принесла из кухни разрисованный заграничными мордами пластиковый пакет и чистую тряпку. Села на диван у трюмо и, порывшись в груде коробочек, достала иголку.

— Заодно и обошью, — обратилась она к Володьке, — как посылку. Чтоб надежней было.

Володька кивнул и довольно прижмурил глаза, утопая спиной в податливом поролоне кресла. «Ох и домовитая баба, — подумал он разнеженно. — Не то, что другие. Тем все бы широм-пыром, абы как. А у моей полушка из рук не выскочит. Золото, а не жена».

Люська взяла со стола пачки двадцатипятирублевок: руки ее весело замелькали в прохладной полутьме комнаты. Забегала игла. Вправо, влево, вбок; вбок, вправо, влево, еще плотнее!

Сверточек вышел на диво аккуратен. Люська в последний раз провела по свертку ладонью, потуже натягивая материю, и смахнула со лба мелкие бисеринки пота.

— Чего это тебя так разжарило? — удивился Володька. — Кондиционер же вовсю пашет, аж знобко, а ты в поту. Не заболела ли случаем?

Жена слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой. Взяла со стола стеклянную банку и, высоко подняв над головой, бросила пакет внутрь.

— Гляди сам, Фома неверный. — со смехом сказала она, защелкивая тугую крышку. — А то как бы не обжулили тебя на пятерку.

Сагин усмехнулся. Жена явно демонстрировала обиду.

— Я «бабки» эти на Волчьем острове притырю, — сказал он примирительно. — Есть там одно надежное местечко. Потом съездим — покажу.

— Больно нужно! — отозвалась Люська, вздернув нос. — Делать мне, что ли, нечего, чтоб по твоим островам шататься? Мне без интересу.

Володька взял банку и, потоптавшись у порога, вышел. Он чувствовал некоторую свою виноватость. Все ж таки своя, законная баба. Неловко получилось. Вроде как бы не доверял ей.

Сережки куплю, — решил он. — Мне для Люськи денег не жалко. А только эти — кровные. А ну как прижмет под горло? Ничего. Подуется, да забудет. Ей и так выше головы. — Сагин почесал в затылке. — Теперь, считай, неделю вместе спать не допустит. Будет форс давить. Наказывать. Ладно, — решил он, — пока и сам лезть не буду, вот куплю сережки и тогда… — Володька усмехнулся. — Бабы, они и есть бабы. Что с них взять?

…Затрещал над самым ухом сорокопут, и Сагин проснулся. Дикими глазами он огляделся вокруг. Заснул?! Сколько же он спал? Володька глянул на часы. Часы стояли. Одежда высохла. Солнце клонилось к закату. Вот это кемарнул, — испуганно подумал Володька. — Часа три оторвал, не меньше. Ну и дурак. Бери, кто хочет, голыми руками. Видишь ли, начальник ОСВОДа отдохнуть устроился. Все равно, как дома на диване. Да, — огорченно вздохнул он, — нет у меня больше ни дома, ни дивана, и, пожалуй, долго еще не будет.

Пока он дрых, как последний цуцик, время работало против Володьки. Почти полдня прошло с той минуты, как во двор его конторы зашли двое плечистых ребят в штатском. Громоздкий маховик, конечно, уже был раскручен.

Володька представил себе, как трещат телетайпы, передавая во все концы страны мельчайшие подробности и сведения о Сагине. Как заливаются телефонные звонки в прокуренных милицейских кабинетах и опорных пунктах охраны порядка, как патрульные «газики». Шныряя по улицам, то и дело рапортуют невидимому начальству, что, мол, нет, не наткнулись на убийцу и побегушника Сагина, как растягиваются по всей стране огромные крылья заведенного на него частого бредня всесоюзного розыска. Представил, и холодный пот прошиб раскаленную солнцем и думами Володькину голову. Володька с ужасом ощутил всю страшную безысходность своего положения. Руки его затряслись.

— Ничего, ничего, — пробормотал он, сглатывая подступивший к горлу тошнотворный комок. — И «менты» люди. И они не без дырою в головах. Кабы всех сразу ловили, так сами бы давно без работы остались. Ничего. Самое главное деньги есть. Выкручусь. Другое дело, если бы голяк за душой. Тогда на первом шагу сцапают. Да и куда шагнешь? Нищему весь мир враг. А так отсижусь годок-другой в укромном местечке, все, глядишь, и притихнет. Они ведь только первую неделю шибко ловят, а дальше уж не те сети в ход идут. Дальше ячея покрупнее, можно и проскользнуть. Потом построю новые бумаги, ну а там видно будет…

Покамест дальше первоначального укрыва от сыскарей Володькины мечты не заходили. Этого бы не сглазить!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза