Вологодские заговорщики

Насон Сергеевич пошел прочь — он жил тут же, деля одну избу с двумя другими надсмотрщиками.

У Авдотьи было несколько мгновений, чтобы принять решение и кинуться наперерез всадникам.

— Никитушка!..

— Ты?..

Никита собирался сесть в седло, но даже ногу задрать не успел.

— Молодцы, езжайте без меня, — приказал он. — И Лебедя моего уводите. Я потом сам приду.

Схватив Авдотью за руку, Никита быстро отвел ее подальше от ворот, к сараю, и лишь там обнял.

— Никитушка, мой-то ирод помер!

— Знаю! Сказали добрые люди. А как тебя искать…

Продолжать он не стал.

Они целовались самозабвенно.

— Авдотья! Несмеяна! — зазвенел Жданин голосок. — Да куда ж ты подевалась? Убежала, что ли? Авдотья! Да где ж ты, кикимора болотная?

Ответом был собачий лай — Митрич спустил с цепи кобелей.

Ждана пустилась наутек и, судя по всему, благополучно ушла через известную всем пряхам щель за сараем.

— Где тут можно спрятаться? — спросил Никита.

— Идем…

Авдотья привела его в амбар, где хранились до отправки в Холмогоры и далее бухты каната, в каждой чуть ли не полсотни сажен. Они, похожие на толстенькие приземистые бочата, были составлены в несколько ярусов. Часть канатов, изготовленных за зиму, уже была сдана английским купцам и отправлена в путь, часть дожидалась своего срока, и надсмотрщики вместе с мужиками, трудившимися на канатном дворе, недавно переставляли бухты, высвобождая те, что вскоре могут потребоваться. Авдотья знала об этом, потому что Насон Сергеевич, вроде бы не имевший к продаже товара отношения, вечером заходил в амбар и ругался — все было сделано не к месту и не так.

— Псы сюда не сунутся? — спросил Никита.

— Сейчас дверь закроем и подопрем.

Больше они ни слова не сказали — и так все было ясно.

Авдотья сперва смертельно боялась не угодить любимому. Законному супругу угождать было незачем — ему и так ладно. А из разговоров тонкопрях она узнала много такого, что сперва краснела, словно девка на выданье. Признаваться в своем невежестве ей, матери почти взрослых дочерей, было стыдно. Не сразу поняла она смысл вольной шутки: «Грех — когда ноги вверх, а опустил — так и Бог простил». Когда дошло — долго думала, как же во время этакого баловства прикрыть голые ноги; получалось, что никак.

Но Никита настолько желал близости, что Авдотья полностью ему доверилась — и не пожалела о том.

Она знала от подруг, что такое бывает. И вот теперь поняла, как это — когда с любимым.

Канатные бухты под ними поскрипывали и шевелились. Малость придя в себя, Авдотья захотела их поправить, чтобы не свалиться вдвоем на пол. Рука наткнулась на что-то холодное, железное, толстое, с гладкими боками. Оно было спрятано под канатами. Разбираться, что это за диво, Авдотья не стала. Важнее всего в мире был сейчас Никита. А толстая железная труба могла и подождать…

Глава 19 Боевая ночь

— Прямо хоть с неба на этот двор падай, — сказал Чекмай. — Я там давно околачиваюсь — тын высоченный, ворота — разве что пороховой заряд под них заложить. А пробиться туда, к этому подлому купчине, надобно — пока он деньги Вострому не отдал да они вместе их тратить не начали.

Это Чекмай знал доподлинно — вологодских кузнецов еще не обрадовали огромными заказами. Сколько-то оружия пришло из Англии, но оно для английских ратных людей и для тех, кто умеет обращаться не только с пищалью, но и с аркебузой. А простому мужику, что пошел в ополчение, нужны сабля да копейце. Простой мужик чуть не с малолетства обучен стоять в стенке и разом с товарищами наносить удар: в стенке это удар кулаком, в бою — копьем.

Гаврюшка смотрел Чекмаю в рот с восторгом: все, чего он желал, это служить под началом у Чекмая.

А Иван Андреич, послушав и покряхтев, сказал:

— Ловушка надобна.

— Какая?

— Вот вы, нынешние, горазды кулаками махать, а ловушки ставить не обучены, — высокомерно сказал старый подьячий. — А нам доводилось.

— Как же на него, на черта брюхатого, ловушку ставить? — спросил Глеб. — Волчью яму разве копать?..

Деревнин повернулся к нему, хмыкнул и сказал:

— Ты только по дереву малевать горазд?

— По простым доскам, по кипарисовым, а что?

Тогда Деревнин повернулся к внуку.

— Можешь его рожу размалевать? Да так, чтобы не навеки? Чтобы потом смыть? Придумаешь?

— Я не баба! — возмутился Гаврюшка и услышал строгое дедовское «Цыц!»

— Подрывать ворота не придется, они сами отворятся, — сказал тогда Иван Андреич. — Но тут уж — не зевай! Как только будет щель с палец — так туда и ломись всей силой!

Чекмай видел — старику очень хочется показать, что его старая выучка посильнее Чекмаевых затей будет.

— Иван Андреич, не томи, говори, что на уме, — попросил он. — Сами, вишь, додуматься не можем. И при чем тут Гаврюшкина рожа — в толк не возьму.

— А при том, что человек — глуп! — Деревнин воздел вверх перст. — И чем здоровее детина, чем в плечищах шире, тем он дурее.

Плечистый Чекмай предпочел не заметить намека — и правильно сделал.