Вологодские заговорщики

Августовским вечером, когда бабы пошли прочь с канатного двора, Авдотья велела дочкам идти домой вместе с Домной-Чернавой — ей-де нужно с Насоном Сергеичем потолковать. Спрятавшись со Жданой за углом амбара, где лежала подсушенная конопля, Авдотья чутко прислушивалась к голосам. Мастера-канатчики тоже закончили дневной урок, вышли во двор и развлекались богомерзким занятием — курили вонючую траву, выпуская из глиняных трубок дым. Понять, о чем толкуют, было невозможно. Семейко вместе с товарищами пошел к нарочно поставленным для англичан избам. Авдотья и Ждана уж думали — спать собрался, ан нет!

Молодцы вынесли на двор оружие — вроде сабель, но с прямыми клинками, в аршин с четвертью длиной. И они стали биться этими клинками, лихо наскакивая друг на дружку. Прочие хохотали и их подзуживали. Стало ясно — отбить Семейку от ватаги, чтобы вразумить, не удастся, вон он — зубы скалит да ржет, как жеребец стоялый.

Потом Насон Сергеевич, ругаясь непотребно (все одно не поймут!), загнал молодых буянов в избы, а сам постоял, прислушиваясь, да и пошел к воротам.

Ворота были заперты на ночь, но прях это не смущало — они знали узкую, но удобную щель за сараем с вымоченной коноплей. А вот то, что Насон Сергеевич на ночь глядя вздумал ворота отпирать, их смутило.

Сторожа Митрича, что обходил канатный двор с трещоткой, Насон Сергеевич прогнал и не велел псов выпускать, пока сам не скажет.

— Пойдет отселе, — прошептала Ждана. — Видишь, не вышло.

— А пойдем, — согласилась Авдотья, и вдруг сердце как забьется! От внезапного волнения голове кругом пошла и ноги подкосились.

— Ахти мне… — едва выговорила она. — Батюшки мои… дай сяду…

И опустилась прямо на землю.

— Да что это с тобой? — удивилась Ждана. — Вставай, чего расселась? И бежим.

— Жданушка, не могу… Дай посижу малость…

— Да ты не в тягостях ли?

— От кого?! — сразу возмутилась Авдотья. — От Духа Святого? Видишь же — кроме дома для прядильни нашей света белого не вижу… Ох, сердчишко-то как колотится…

— Водицы принести?

Бочонок с водой стоял у входа в избу, где пряли, и к нему был подвешен ковшик.

— Ох, принеси…

Ждана бесшумно понеслась прочь. Авдотья, собравшись с силами, встала на коленки — и опять сердце подало тайный знак. Кое-как поднявшись, она качнулась вперед, назад, утвердилась на ногах и, плохо понимая, что делает, пошла к воротам. Хорошо — могла придерживаться за стену сарая.

Насон Сергеевич меж тем впустил на канатный двор троих конных. Двое спешились, один остался в седле.

— Я вас раньше ждал, — сказал Насон Сергеевич.

— Раньше — несподручно было. Сам понимаешь, ехали чуть ли не волчьими тропами.

Услышав этот голос, Авдотья чуть вдругорядь не села. Либо у нее уже рассудок помутился, либо в двадцати шагах от нее, держа в поводу коня, стоял Никита.

— Показать товар?

— Сперва расскажи.

Судя по всему, Никита тут был старшим, а Насон Сергеевич — подначальным.

— Молодцы хорошо доплыли и доехали. Я их смотрел — бойкие, смелые. С ними приехал и толмач. Я с каждым переговорил. Всем довелось повоевать, кому с гишпанцами, кому на море с голландцами. Каждому можно дать под начало людей. Тут они отдыхают да с дороги отъедаются.

— Со двора не бегают?

— Не бегают. Я внушил: все должны знать, что они — мастера, приехали плести канаты. У воеводы нашего, знаешь, всюду могут свои людишки оказаться. Ну, они в канатной мастерской тоже сидят. Двое умеют плести, я их к делу приставил. Скоро ли их заберешь?

— Пусть еще малость тут побудут. Когда заберу — буду сам знать через два, через три дня. Еще не ведаю, сколько тут денег для нас купцы собрали.

— Денег молодцы привезли. Их старший мне не отдал, где-то тут спрятал, сказал — мне про то знать незачем, — обиженно сообщил Насон Сергеевич.

— Потом устроишь мне встречу с их старшим. У него и письма должны быть.

— Про то он мне ничего не сказал.

— А другой товар?

— Привезли и поздно вечером на двор доставили.

— Хорош ли?

— Нешто я в нем разбираюсь? С виду вроде поменее тех, что у нас в Насон-городе на стенах расставлены. Их старший сказал — сняли с кораблей. И что они — чуть ли не те самые, из которых по гишпанцам палили. Там было знатное морское сражение.

— А как везли?

— Обложив соломой и замотав в рогожу. Сами на руках снесли на берег. Ухитрились. И сами в насад занесли. А ведь тяжеленные!

— И где спрятали?

— Там, где никто не сыщет — там только тогда все разгребают, когда уж нужно грузить на подводы и везти к пристани. А до того — нет, и чужой туда носу не сунет.

Авдотья слушала, затаив дыхание.

Это был Никита — точно он, но голос был голосом воеводы: четкий, даже отрывистый, требующий точных ответов и прямого повиновения. Таким она любимого еще не знала. И дивным образом в душе проснулась гордость: вон он каков!

— Когда изволишь с их старшим встретиться? — спросил Насон Сергеевич.

— Устрой так, чтобы завтра в это же время были их старший и толмач. Сейчас не беспокой. И еще — устрой так, чтобы мы могли говорить в избе, чтобы свечка была.

— Устрою.

— Коли так — прощай, завтра увидимся.

— Прощай и ты. Митрич! Затворяй ворота!