Вологодские заговорщики

Трудно было догадаться Деревнину, что творилось в душе у Авдотьи. Он чувствовал: чтобы простить, нужно сперва понять. А вот понять, что так привязало Авдотью к Вострому, он как раз не мог. Он никогда ничего подобного не испытывал — разве что к той Марье, и то их связь держалась Марьиными усилиями.

И Никиту он понять не мог. Женили на красивой, да хворой, — про то Деревнин был наслышан. Так сбыл бы хворую в обитель, уговорил принять постриженье, а сам высватал юную, свежую, не старше восемнадцати. Так нет же — Авдотью ему подавай!

Что же это за цепи, которыми вдруг сковывает некая сила мужчину и женщину? Не венчальный обряд, а совсем иное?

Домна довольно долго парила и оттирала Авдотью, потом вычесывала частым гребнем, потом ждала, пока распущенные косы окончательно высохнут. Все это время Деревнин сидел в Домниной избе, хотя следовало бы уйти. Какое ему дело до прелюбодеицы? Он дочерей поздравил, подарки отдал, об их приданом потолковал, добавить еще денег пообещал — ну так что ж еще? А он, вишь, сидит…

Дочери решили, что пойдут в мыльню по второму пару, быстро собрались и убежали. Деревнина оставили совсем одного. Он поднял с пола брошенный Авдотьей тулуп, вздохнул и вытащил его во двор. Там, повесив на тын, долго и старательно выколачивал поленом.

Пришли Домна и Авдотья.

— Отродясь такого Рождества не бывало, — сказала Домна. — Добрые люди в церковь пошли, а мы — в мыльню. Смех, да и только.

— Нет ли у тебя, Домнушка, хоть какой старой распашницы? — спросил Деревнин. — Однорядку эту в печке бы сжечь.

— Я только пуговицы спорю! — обрадовалась Домна. Пуговицы в бабьей тряпичной казне всегда пригодятся. Авдотья же молчала. Рубаха, что дала Аннушка, была ей коротковата — дочка еще не вошла в полный рост. Деревнин покосился на худые босые ноги, вспомнил — таковы же были, когда носила дочерей, все в брюхо ушло, а тело отощало.

— Ну, будет тебе прохлаждаться, — строго сказал он. — Обувайся, одевайся, идти нам недалеко, с полверсты.

Авдотья испуганно посмотрела на него — и вдруг поняла…

Ей не пришлось падать на колени, каяться, хватиться за деревнинские сапоги — да она бы и не смогла, скорее бы вновь ушла — куда глаза глядят, пока сил хватает. А вот так, как если бы ничего не было…

Было же, было!

А он, вишь, знать не желает…

Они шли по заснеженной улице, Иван Андреич, как положено мужу, вел жену за руку, выступал чуть впереди, опираясь на посох, она — чуть позади.

Ее тощий мешок с жалкими пожитками остался у Домны. Но она несла главное, что с огромным трудом сберегла, пока добиралась до Вологды. То, что осталось от великой и несчастной любви, несла. И впервые за все время нелегкого пути Авдотья была спокойна.

У нее были дом и муж.

Эпилог

— Конно, людно и оружно, — сказал Чекмай, сверху, с высоты седла, глядя на шествие.

Прочие стояли рядом, держа в поводу коней.

— Истинно крестный ход, — добавил Глеб. — И образа впереди несут. Тихвинскую Богородицу, Владимирскую Богородицу…

— А ведь, статочно, впервые в жизни сапогами грязь месят, — заметил Митька.

— Кое-кому это лишь на пользу пойдет… — Продолжать Чекмай не стал.

Они стояли на взгорке и смотрели на длинное неторопливое шествие. Торжественное посольство, так было решено Земским собором, шло к Костроме, к Ипатьевскому монастырю, звать на царство Михаила Романова — внучатого племянника покойной царицы Анастасии Романовны, то есть ближайшего родственника угасшего царского рода. Впереди — архиепископ Феодорит со всем своим священным собором, следом — господа послы, вел их боярин Федор Иванович Шереметев. Далее — князья, дворяне, сообразно их чинам. По снежному месиву волочились полы дорогих, крытых бархатом, объярью и алтабасом шуб.

Шли в общем потоке те, кто желал бы посадить на престол английского короля, польского королевича и даже маленького Ивана — сына Маринки Мнишек. А что им еще оставалось? За ними двигался простой люд, который, увидев шествие, не мог устоять на месте. Все шли вперемешку — бабы, мужики, старики, подростки, детей несли на руках. Замыкали этот крестный ход конные — от недобитых казацких и польских отрядов можно было ждать внезапного нападения. И за конными тащились телеги с нужным в походе имуществом.

Пешим приходится и в чистом поле, в шатрах, порой ночевать. Хорошо было — проходя через Троице-Сергиеву лавру, там в тепле спали, иноки приютили. Потом у шествия был хороший ночлег в Переславле, потом — в Ростове, потом — в Ярославле. Оттуда до Ипатьевской обители — с полсотни верст всего.

— То-то будет беда, коли матушка сына не даст на царство, — сказал Глеб.

— А даст. Деваться некуда — так всем миром решили. Земский собор приговорил — так тому и быть.

Ульянушка молчала. И вмешиваться в мужской разговор не хотела, и просто слов у нее не было — при виде образов, плывущих впереди, и множества народу, идущего за образами, она вдруг почувствовала то, что не могли еще почувствовать занятые беседой мужчины.

Это был какой-то не совсем земной путь народа среди покрытых снегом полей.