— Я видел то московское послание, — подтвердил Ульянов-Меррик. — Послание тайное, но у стен, как вы говорите, есть уши… Оно будет отправлено в Англию, в Белый замок. Не стану называть имен, скажу — удалось еще получить тайные письма от двух воевод, что сейчас сидят в Сибири, из Тобольска и из Тюмени. Их при вашем Расстриге из Москвы выкинули в Сибирь, сослали на воеводство, их род чуть не весь истребили, а они готовы постоять за правое дело.
— Кто ж это? — шепотом спросил Степан Акишева.
— Годуновы… Царя Бориса родня… Матвей да Никита…
— Бориса теперь многие добрым словом поминают. Бог ему судья, коли в чем согрешил, а я его судить не намерен, — сказал Анисимов. — Если Годуновы вернутся — Москва их признает и послушает. О прочих боярах и князьях — тс-с-с! Годуновы-то далеко, до них поди доберись, а прочие — близко, и время такое, что могут и порешить. Да что это я о смертоубийстве — за столом? Кушайте, гости дорогие!
— У латинян есть поговорка — «суб роза диктум». Означает — под розой сказано. Они розу на потолке рисовали в тех комнатах, где тайные разговоры вели. Чем мы хуже? Вот почтенный наш Артемий Петрович, которому я про это рассказал, тут же и распорядился, — Ульянов-Меррик указал на потолок.
И точно — там был недавно наклеен кусок холста, на коем намалевано нечто вроде большого капустного кочана приятного персикового цвета.
— Да уж не выдадим, — вразнобой ответили гости. И более о дружбе с англичанами речи не было, а шумно и весело обсуждали достоинства бараньего легкого, взрезали отваренные с пряностями бараньи головы, щедро сдабривали их тертым хреном, смешанным со сметаной, делились друг с дружкой лакомыми кусочками.
Хорошо было застолье! Посреди стола стояла здоровенная, пуда в полтора, сахарная голова — не для того, чтобы ее есть, а пусть все видят — привозной тростниковый сахар хозяину по карману. На блюдах лежали, источая дивные запахи, тетерева под шафраном, лососина с чесноком, зайцы в рассоле, рябчики со сливами, гуси с пшеном. С пылу с жару внесли высоченные кулебяки, одна — в восемь ярусов, другая — в двенадцать. И чего только не было в слоях начинки — мясо всех видов, гречневая каша, рубленые крутые яйца, рыба сушеная и рыба вареная, грибы грузди, грибы рыжики, белые грибы, вязига! Артемий Кузьмич сам со смехом взрезал толстую кулебяку, сам выкладывал на серебряные тарелки сочные ломти, благообразные отроки в желтых атласных рубахах, Семейко и Жданко, обносили гостей. И хозяин заранее предупредил своего Епишку: пусть бы на поварне уже начинали печь сладкие оладьи и готовили блюда с пряниками — раздавать гостям при уходе. Что за хозяин, коли не умеет одарить гостей? Каждый пряник весил чуть ли не четверть пуда. А как иначе? Нельзя, чтобы говорили: Анисимов-де пожадничал.
Тот же Епишка унес почти не тронутое блюдо с рябчиками в покои Ефимьи Савельевны — потому что красавицу-жену следует баловать и ублажать. Туда же были отправлены и другие кушанья с пиршественного стола.
Сидя во главе стола, Артемий Кузьмич оглядывал собравшихся и чувствовал себя воеводой. Это было его войско, еще не во всем покорное, но придет срок — деньги этих людей соберутся в одних руках. И вот они, эти руки. Рать, в которую купец, как в выгодное дело, вложит немалые тысячи, принесет прибыль. А когда английские купцы получат доподлинную власть — они приведут в Архангельский острог корабли, много огромных кораблей, они получат то, о чем давно мечтали, — северные украины Московского государства. Вот тогда-то и начнутся настоящие дела! И не десятки, а сотни тысяч будут у Артемия Кузьмича в обороте! Он представил себе это зримо: золотые монеты, лежащие кучей, вдруг сливаются вместе, образуя сверкающий струг под парусом, и тот струг идет по золотой реке…
Анисимов с большим удовольствием смотрел на свой пир. Ему нравилось, что молодой англичанин громко переговаривался со Степаном Гречишниковым, нравился ему и другой заморский гость — у себя на родине того звали Артур Эдвардс, но в Вологде он откликался на Арсения Ивановича.
И хвалил себя Анисимов за то, что удержался и не стал обсуждать наиважнейший вопрос о будущем государе. Были у него по этой части свои соображения, были…
Но до поры следовало их держать при себе. Даже с Ульяновым-Мерриком не говорить — хотя тот, похоже, все понимал и рассуждал точно так же.
Уж если нет прямого наследника ни у одного у покойных государей, а кого-то же на трон сажать надо, то будет созван Земский собор. Собор же тем хорош, что приедет в Кремль под тысячу человек от всех городов, будет много крика, даже визга, а когда крикуны охрипнут, умные люди сумеют преподнесли этой разномастной толпе единственно верное решение.
Умные люди…
Письмецо-то московское великие перемены сулит…
Анисимов держал при себе ловкого человека, служившего когда-то в писцах вологодской казенной избы, тот человек умел подделывать любую руку, хоть бы и по-персидски было накарябано, и печати подделывать умел. Артемий Кузьмич еще не принял важного решения, но человечек уже был наготове.