Вологодские заговорщики

Митька смиренно сидел на лавке у печи, наслаждался теплом и резал свои игральные кубики. Работа эта ему нравилась, он улыбался и даже что-то беззвучно приговаривал. Но раз позвали — подошел.

Перед ним лежали исписанные листы — на одном шесть строчек, на другом десять, на третьем одиннадцать. Митька взял лист, перевернул вверх ногами — все равно непонятно. Тогда посмотрел на оборотную сторону. Там были две строчки. Он разложил листы оборотной стороной кверху.

— Всюду по две, а вот тут — три… и тут три… Так… Вот тут нижняя подчеркнута, и рядом клякса…

— Ну и что? — сердито спросил Чекмай.

— Постой, дедушка, — удержала его от грубых слов Ульянушка. — Дай Митеньке подумать хорошенько. У него голова не как у нас устроена.

— Сказал бы я, как она устроена…

Митька взял с Глебова стола четвертушку дешевой бумаги и уголек, попытался воспроизвести подчеркнутые слова.

— Гляди-ка, тут всякая последняя строчка с одного и того же слова начинается, — заметил он. — Вот как ежели бы я письма писал и на каждом — «в таком-то переулке, для Ивашки Иванова…» «Для», братцы, это — «для»! А затем — имя и прозвание!

— Стало быть, письма! Но от кого и кому? — спросил Глеб. — И отчего их столько?

Митька развел руками. А Чекмай заново перебрал письма.

— Почерк у всех разный. Видно, все английской земли немчины, сколько их собралось в Вологде, вдруг вздумали родне писать. Но отчего письма оказались вместе? И отчего все на одинаковой бумаге?

Чекмаев вопрос остался без ответа.

— Нужен толмач, — сказала Ульянушка.

— Толмач! А где взять такого, чтобы тут же к Анисимову не побежал?

— Может, на канатном дворе? Сказывали, там есть, только сдается — связан он как-то с Анисимовым и нашими иудами. Остальных, может статься, купцы в Архангельский острог с собой повезли. Канатный двор у нас вроде сам по себе, плетет канаты для английского хозяина, здешние купцы их только переправляют в Холмогоры и оттуда в Архангельский острог, — сказал Глеб.

— Понял! Это же письма с канатного двора! — воскликнул Чекмай. — Всю зиму мастера не могли послать весточку родне, вот наконец дождались!

— Вот ведь незадача… — проворчал Глеб. — Ни в чем не повинных мастеров…

— Ни в чем не повинных?! А это еще проверить надобно! — вскипел Чекмай. — Они англичане, живут тут годами, все про нас знают!

— Что они могут знать? Они оттуда редко выходят, — вступился за англичан Митька.

— Они англичане. Ты еще не понял? — Чекмай резко повернулся к Митьке. — Толмач надобен. Ну, думайте, где его взять?

— Тебя послушать — так подходящего толмача в Вологде нет. С канатного двора — не годится. И что же, в Псков прикажешь за ним ехать? Или сразу в Холмогоры? — ехидно спросил Глеб.

— Я нюхом чую — что-то с этими письмами неладно, — уперся Чекмай. — Ну, думайте, думайте!

— Жаль, лексикона нет, — вздохнул Митька.

— Ежели так дальше пойдет — будут лексиконы! И всем нам придется английскую речь учить! — пригрозил Чекмай. — И бабам также! Ну, думайте, думайте! Говорю ж вам — с этими письмами дело нечисто.

— Спаси и сохрани… — Ульянушка перекрестилась. — Может, и впрямь — мужья женам пишут? Или сыновья — отцам с матерями? Что в таких письмах может быть страшного? Жив-де, Божьей милостью здоров, чего и вам желаю… О чем еще писать-то?

— Для того трех строчек довольно. Тут что-то еще есть, — не унимался Чекмай. — Где еще могут быть толмачи? В Ярославле?

— Пока доскачешь да пока убедишься, что там толмача нет… — Глеб покачал головой. — Вот что. Я придумал. Самый ближний к нам толмач, сдается, все же за рекой или в лавке Гостиного двора сидит. Но он толмаческим ремеслом не промышляет. Сам знаешь, англичане тут живмя живут и торгуют, по-русски уже так наловчились, что даже понять можно, взять того же Ульянова. Молчи, дед Чекмай! Знаю, о чем спросить собрался. Тот торговый англичанин сразу задумается — откуда у нас такие письма. А мы вот что сделаем — я их перепишу…

— Ты ж английского языка не знаешь!

— Невелика беда. Я их перерисую. Буквы я всякие выводить умею. На старых образах порой такая закорючка — не сразу и сообразишь, что значит.

— Это нешто буквы? — Чекмай с сомнением поглядел на английскую скоропись.

— А что ж еще? Ульянушка, ну-ка, протри стол, сейчас прямо тут и попробую.

У Глеба на рабочем столе имелись стопки серой рыхлой бумаги, но нашлась и гладкая, «книжная». Он тщательно очинил перо, попробовал его на ненужном клочке, аккуратно вывел половину совершенно непонятной строки.

— Ну, что? — с гордостью спросил он. — Ведь не отличить!

— Буквы как будто те, а выглядит как-то иначе, — буркнул Чекмай. — Ну да ладно, срисуешь ты эти каракули, дальше что будем с ними делать? В лавку понесем?

— Можно и в лавку. Я бы пошла. Да только наговорит мне этот немчин, я всего не упомню, — сказала Ульянушка. — И записать не смогу. Грамоте-то меня не учили…

Ее руку, лежащую на краю стола, Глеб тут же накрыл своей, и это означало: люблю без всякой грамоты…

— А зачем в лавку? — спросил Митька. — Там, поди, не до нас — там торгуют. А я пойду к Ульянову. У него в дому…