Волок

Книга Канала дает панораму великой стройки, показывая ее в самых разных ракурсах: с точки зрения проектировщика, инженера и начальника работ, бригадира и передовика труда, лесоруба, носильщика, землекопа, сверлильщика, конюха и лентяя… Можно проследить историю проекта, сравнить различные его варианты, подробно ознакомиться с организацией огромного предприятия, каким являлось создание Канала в краю скал, болот и тайги, с его бухгалтерией, с техникой взрыва карельского гранита, с методом регуляции озер и рек; разобраться в основах функционирования плотин и водосброса, понять, почему шлюзы строили двухкамерными, строительные краны делали из дерева и отчего рабский труд использовать было выгоднее, чем лошадей.

Одновременно это шанс заглянуть в самую сердцевину механизма функционирования той «школы труда, какой являлся советский лагерь» (формула Дзержинского), увидеть, в чем заключалось «самообслуживание», позволявшее тридцати семи чекистам надзирать за сотней тысяч зэка, как выглядели «самоуправление» в коллективах и «соревнования труда», на что тратилось свободное время…

Особого внимания заслуживают великолепные портреты строителей Канала — чекистов Успенского, Бермана, начальника строительства Френкеля (турецкого еврея, сделавшего в Союзе ошеломительную карьеру — от простого узника до главного советника Сталина по вопросам экономики рабского труда при строительстве социализма в СССР), Абрама Исааковича Роттенберга, которому в книге посвящена отдельная глава, и Анюты Вырви Глаз, или инженеров — Вяземского, Зубрика или Жука… Мы прочитаем исповедь вохровца и курвы, биографию украинского кулака, поволжского мужика или казахского нацмена, услышим частушки в исполнении членов агитбригады, торжественные речи и блатную феню. Словом, перед нами путеводитель по «лагерной цивилизации».

Ключ к этому тексту — «философия коллективизма», противопоставленная западному индивидуализму. Книга повествует о победе коллективного (организованного) разума над всяческой стихийностью и о превосходстве небольшой группы людей, сплоченных светлой идеей коммунизма, над десятками тысяч социально вредных личностей. О «трудколлективах», в которых реализуется идея перековки: искоренение — под бдительным оком ОГПУ — эгоистического «я» в полудиких поборниках частной собственности. И о рождении в итоге коллективистского сознания.

Нетрудно заметить, что философия книги Канала, пусть даже сформулированная вульгарно, по сути, вписывается в традицию русской мысли, уходящей корнями в Средневековье, — к православным монастырям, предшественникам ГУЛАГа в деле колонизации русского Севера… Высшей добродетелью там считалось послушание, которого иной раз добивались, заставляя человека выполнять абсурдные задания: к примеру, переливать воду из проруби в прорубь или высаживать траву корешками вверх — чтобы сломать «я» послушника и пошатнуть его веру в здравый рассудок. При Иване Грозном возникла доктрина «государства-монастыря» Иосифа Санина, игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, согласно которой все Московское княжество становилось своего рода гигантским монастырем, управляемым царем-архимандритом. Монастырям вменялось в обязанность содержать под стражей инакомыслящих и наставлять их на путь истинный путем послушания и труда. Иосиф Сталин, слегка подредактировав эту идею, создал «государство-зону» под бдительным оком генералиссимуса-вохровца. Во вступлении к книге Максим Горький уподоблял чекистов монахам.

В послесловии он разъяснял основы «коллективного метода творчества», утверждая, что это первая попытка создания новой литературы, отвечающей задачам новой эпохи. Писателей, не схожих по масштабу таланта, языку и вкусу, сплотил материал, и, подавив в себе характерные авторские особенности, все вместе они дали жизнь совершенно уникальному явлению в истории советской литературы. Работали самоотверженно, правили друг друга безжалостно, порой оставляя едва ли полсотни из сотен страниц; иной раз над одним фрагментом трудилось несколько человек, стирая приметы индивидуального стиля, и потом уже невозможно было сказать — где чье… Другими словами, стригли под одну гребенку. Сами себя унифицировали.

14. Шутка Батуры

Тем временем явился инспектор, осмотрел яхту и принялся ворчать: чего-то там якобы не хватает — не то флажка, не то фляжки. Вася моментально уловил намек, вынул «шило»[20] и чеснок на закуску. Батура сразу подобрел, опрокинул в себя полкружки, закусил, повторил — и предался воспоминаниям о Польше. Он был одним из освободителей Гданьска. Итак, 1945-й… Гданьск… прекрасная Гретхен… Батура прослезился и вдруг сменил тему:

— А знаете, что такое любовь по-русски?

— ?

— Два поцелуя в губы и третий, контрольный — в затылок, эхе-хе, — то ли хохотнул, то ли икнул он.

Еще два раза по полкружки — и Батура расклеился. С яхты мы вынесли его на руках.

15. Шижня