«Волос ангела»

– Думаю, да… – Федор сделал небольшую паузу. – Приехав на место, он повел себя несколько странно. Зачем-то пошел смотреть на убитого, увидев его, изменился в лице и начал отпрашиваться под предлогом болезни. Я решил его не удерживать, но поведение Метляева – правда, тогда мы еще не знали, что это именно Метляев, – показалось мне подозрительным. Как это у извозчика не поена кобыла, почему он вдруг занедужил, да еще отказывается от осмотра доктором, ну и прочее. Пришлось попросить Шкуратова присмотреть, куда направится извозчик. Получив разрешение уехать, Метляев прямиком погнал кобылу к отцу, да так быстро, что Гена еле-еле поспел за ним. У отца извозчик пробыл долго и от него поехал прямо домой. Ни к докторам не обращался, ни кобылу не поил. Могу считать, что это еще одна нитка из клубка. Надо получать санкцию на обыск и задержание обоих Метляевых.

– Создаем две группы, – приказал начальник, – одна проведет обыск у Метляева-старшего и оставит там засаду, другая пойдет в кабаре «Нерыдай». Наблюдение с комиссионных магазинов, и особенно с кудинского, пока снимать не будем. Так… К Метляеву поедут Козлов с Жуковым. Тыльнер будет продолжать работу с учетами, Греков и Шкуратов – в кабаре. Людей еще дадим.

* * *

Сорок сороков церквей на белокаменной Москве – так, по крайней мере, утверждала старая пословица. Ну, может, и не сорок сороков, но действительно немало. И разные, очень разные были храмы – парадные, подавляющие своим величием, полные позолоты и загадочного мерцания окладов дорогих икон в богатых резных иконостасах; небольшие, бедные, для простого люда, где не найти ни тяжелых риз, ни сладкоголосого хора.

Раньше что ни улица – то своя знаменитая церковь, а то и не одна. У каждой улицы своя история – и у храма тоже. Вот и на Ордынке были две знаменитые церкви – Николы в Пыжове, построенная во второй половине XVII столетия и названная по фамилии одного из стародавних стрелецких начальников – Пыжова, и церковь Всех скорбящих. Ее трапезную и колокольню построил в семидесятых годах XVIII века знаменитый русский зодчий Баженов. Спустя полвека другой талантливый русский архитектор – Бове пристроил к ней ротонду с колоннадой.

Невроцкого ни архитектурные, ни исторические изыскания нисколько не интересовали – просто недалеко от церкви Всех скорбящих был дом, где жил Воронцов, к которому Алексей Фадеевич сегодня решил направиться с визитом. В руках он держал свой неизменный саквояж.

Спрашивать ни у кого из прохожих ему не хотелось, и, немного побродив, бывший ротмистр отдельного жандармского корпуса сам отыскал нужный ему дом, обойдя его кругом, вошел во двор – все парадные были заколочены. Приоткрыв дверь черного хода, оглядел витые чугунные перила, полустертые ступени довольно крутой лестницы; ядовито усмехнулся, представив себе прыгающего со ступеньки на ступеньку хромого Воронцова.

Придав своему послушному лицу благостно-приветливое выражение, Невроцкий не спеша поднялся на нужный этаж, постучал.

Мелькнула мысль: "А если дома его Ангелина или выйдут соседи?" – но тут открыли.

Воронцов стоял на пороге, поправляя сползший с плеча накинутый пиджак.

– Добрый вечер! – учтиво поздоровался Алексей Фадеевич. – Вот, как видите, держу свое слово. Забежал вас навестить. Разрешите?

– Проходите… – Воронцов равнодушно повернулся и захромал впереди, показывая гостю дорогу.

Дверь комнаты бывшего штабс-капитана оказалась рядом с выходом: это Невроцкому очень понравилось – можно быстро уйти незамеченным, не надо тащиться мимо всех дверей, выходящих в длинный полутемный коридор густонаселенной квартиры некогда богатого купеческого дома.

– Садитесь… – Воронцов, войдя в свою комнату, про-хромал к столу, тяжело опустился на стул, сев спиной к окну. – Прикройте за собой дверь. Да нет, не запирайте, захлопните, и все.

– Ждете гостей? – словно ненароком поинтересовался Алексей Фадеевич, устраиваясь напротив хозяина.

– Какие гости? – поморщился тот. – Мне не от кого запираться… С чем пожаловали?

Невроцкий, сделав вид, что не заметил нелюбезного тона, наклонился, раскрывая свой саквояж.

– По случаю, из старых запасов одного знакомого… – поставил на стол бутылку вина. – Отличное, я вам скажу, розлива шестнадцатого года. Приберег для нашей встречи – выпьем, поговорим, вспомним старое время.

– Да? – Воронцов помягчел лицом, заинтересованно повертел бутылку, рассматривая поблекшую этикетку. – Возьмите стаканы, да вон там, в буфете.

Он привычно вытащил из горлышка бутылки пробку, разлил вино по стаканам, поданным Невроцким. Черт с ним, с этим незваным гостем. Ангелина сегодня, видно, опять не придет. Придется скоротать время с бывшим артиллеристом: выпьют, поговорят и расстанутся – не ночевать же он сюда пришел, в самом-то деле?

– Помню, до войны такое подавали у «Додона». Знаете этот ресторан? В Питере, на Мойке, у Певческого моста, во дворе капеллы? – Невроцкий поднес к губам стакан, сделал глоток. – Попробуйте, действительно отличное винцо…