«Волос ангела»

— Зачем? Чтобы на запах полдома сбежалось? Как это — скромный конторщик дровяного склада Воронцов пьет по утрам натуральный кофе?! Да еще остатки нашего пира увидят. Нет, нам жить тихо надо. Чаю выпьем, ветчина осталась, масло. На завтрак хватит.

— Как знаешь, — она быстро влезла в платье, начала прибирать на столе.

— Вечером придешь?

— Ты хочешь, чтобы я пришла?

— Я спрашиваю, придешь или нет?

— Не знаю… — она помедлила. — Может, приду, но поздно. Давай лучше завтра, а то у меня вечером дела. Николай Петрович просил помочь.

* * *

Трудное для Страны Советов время. Очень трудное. Кончается Гражданская война, а в тылу Западного фронта, где идет борьба с белополяками, поддерживаемыми иностранными интервентами, одна за другой появляются банды, оставляющие за собой кровавые следы. Семнадцать тысяч сотрудников рабоче-крестьянской милиции были направлены на борьбу с бандитизмом в 1921 году.

Иностранные разведки, пытаясь дезорганизовать хозяйственную жизнь страны, помешать восстановлению разрушенных Гражданской войной транспорта, заводов, фабрик, забрасывали в страну фальшивые деньги. Борьба с фальшивомонетничеством тоже была на плечах уголовного розыска.

Борьба со спекуляцией, наркоманией, налетчиками, ворами всех мастей, мошенниками — все это входило в обязанности сотрудников рабоче-крестьянской милиции. И еще — борьба с беспризорностью, борьба за будущих граждан свободной России.

Десятого апреля 1922 года приказом наркома внутренних дел Феликса Эдмундовича Дзержинского Уголовный розыск РСФСР был подчинен непосредственно наркому. В то же время, в целях дальнейшего усиления борьбы с преступностью, на всей территории РСФСР создана единая система уголовного розыска: в губерниях — подотделы, в уездах — отделения, в волостях — уголовно-розыскные столы. В городе Москве сохранено Управление уголовного розыска — МУР.

Значительное внимание было уделено искоренению бандитизма. В 1923–1925 годах уголовный розыск полностью ликвидировал действовавшие на территории от Поволжья до Иркутска банды Пыжьянова, братьев Ткачей, Михаила Осинова, Бенковича, Слесаренко, Токарева; уничтожил банду «Хорьки», орудовавшую на территории Самарской, Царицынской и Саратовской губерний. Уголовный мир начал уходить в подполье.

Окреп, вырос, приобрел силу и опыт уголовный розыск рабоче-крестьянской милиции…

* * *

Мелкий дождь, зарядивший с раннего вечера, такой малозаметный — почти водяная пыль, — все же успел к ночи основательно вымочить весь город, скопиться лужами между тротуарами и мостовыми, глянцево блестевшими под фонарями круглыми спинами булыжников. Полосами растекалась грязь, оставшаяся от колес ломовых телег. Рельсы трамвайных путей казались сделанными из вороненой стали. В сыром воздухе плыл густой запах цветущей сирени.

По скудно освещенной улице неторопливо шли четверо — трое мужчин и одна женщина, закутанная в большой темный платок.

Один из мужчин шел под широким темным зонтом. Двое других, посмеиваясь про себя, косились на него, но молчали.

Мимо, цокая копытами, пронесся запряженный в экипаж на дутых шинах рысак. Озабоченный чем-то кучер даже не взглянул в сторону прохожих. И опять тишина, только слабый шорох дождя да шарканье ног по тротуару.

Идущий впереди мужчина под зонтом придержал шаг, поравнялся с другими.

— Там недалеко трамвайный круг… — прокашливаясь, негромко сказал он.

— Знаю… — сипловатым голосом ответил ему высокий, державший под руку закутанную женщину. — Не беспокойтесь, не впервой.

Мужчина под зонтом хмыкнул и снова пошел вперед. На углу улицы он остановился, вглядываясь в темную громаду здания на другой стороне перекрестка.

— С-стромынская… — хлюпнув носом, сказал подошедший сзади.

— Расходимся… — скомандовал высокий, — ну, давай.

Он подтолкнул вперед закутанную в платок женщину. Та, не оглядываясь, направилась к темневшему зданию. Помедлив немного, мужчины пошли за ней…

* * *

Негромко напевая себе под нос молитвы, Мария Канищева быстро отсчитывала узловатыми, скрюченными ревматизмом пальцами монеты. Петь на людях она стеснялась — не дал Господь голоса, чтобы рвался ввысь с клироса, под купол, потом еще выше, под небо, подобно ангельскому пению. Слух был, а голоса не было. Но сейчас, когда она была одна в огромном темном храме, освещаемом только огнями неугасимых лампад да свечой, горевшей перед ней, стесняться было некого — ведь осудить могут только люди.

Сбилась со счета за своими мыслями. Пришлось начать сначала. Снова проворно задвигались старческие пальцы, перебирая медяки и редкое серебро.

Скудеет поток подношений, скудеет: другие времена — народ в храмы стал ходить реже, иные заботы мирян одолевают. О хлебе насущном, об устройстве судьбы своей, да мало ли забот у каждого смертного? Хорошо еще, доход от свечей идет, но те деньги забрали с вечера.