Волошинские чтения

Патетичность, как элемент высокой проповеди, становится характерной для поэзии Волошина. Поэт, вырабатывающий определенную стилевую систему, обращается к памятникам древнерусской литературы, к библии и евангелию. Он нарочито ломает плавность стиха, но достигает большой свободы, «раскованности», поэтической речи. Часто поэт отказывается от рифмы, прибегая к белому стиху, но, как справедливо заметил еще в 1912 г. Брюсов, стихи Волошина «сделаны рукой настоящего мастера, любящего стих и слово, иногда их безжалостно ломающего, но именно так, как не знает к алмазу жалости гранящий его ювелир»[44].

Поэзию Волошина послеоктябрьских лет определяла возможность приобщиться к тем высоким, трудным, а подчас и трагическим событиям, свидетелем и участником которых он был. Именно в слиянии с происходящим в переломные «роковые» эпохи видел Волошин назначение поэта. Только это, по его убеждению, дает возможность сопрячь свой жизненный путь — с путем века, бегом времени.

Каждый рождается дважды. Не я ли
В духе родился на стыке веков?…
Стремя у стремени четверть пробега,
Век — мой ровесник, мы вместе прошли.

          («Четверть века», 1929)

В поэтическом осмыслении Волошиным «драгоценнейшего революционного опыта», не все может принять и разделить современный читатель. Но нельзя забывать о главном — стремлении поэта увидеть в революции самый высокий дух русской истории, через трудности, лишения, катастрофы и разрывы пронести веру в человека, в его право, говоря словами Достоевского, на «высшую гармонию духа».

Россия и революция, народ и революция, поэт и революция, цивилизация и революция, и, главное, — человек и революция… Таков круг интересующих Волошина проблем, и неизбежно в фокусе его поэтического внимания — революция. Поклонник и последователь Михаила Бакунина, он может назвать ее «мятежом», «бунтом», увидеть в ней прежде всего разбушевавшуюся стихию, но никогда поэт не отделит себя от того, что происходит в России.

Блок писал в статье «Интеллигенция и революция»: «России суждено пережить муки, унижения, разделения, но она выйдет из этих унижений новой и по-новому великой»[45]. «Муки, унижения, разделения», переживаемые Россией, — об этом говорил и Волошин. Часто его упрекали в сгущении красок при описании ужасов гражданской войны и разрухи. Но эти муки и унижения не испугали поэта, не заслонили Россию, не увели от нее. В стихотворении «Русь гулящая» (1923) «смрадной и нищей, опозоренной и хмельной» предстает деревенская Россия. Но поэт убежден, что пройдет время —

И во всей полноте бытия —
Всенародно, всемирно, всезвездно —
Просияет правда твоя!

Волошину близко пушкинское понимание «особого предназначения России», ее великой миссии. В письме к Чаадаеву 19 октября 1836 г. Пушкин вспоминал, как Россия отразила монгольское нашествие и спасла тем самым Европу. Не менее великая задача, по убеждению Волошина, стоит перед революционной Россией теперь, в 1917 году.

Понятия «буржуазия» и «пролетариат» казались Волошину надуманными, «иноземными»[46], не соответствующими той пестроте сословий, которая существовала в России. Но и при том, что русская революция, как представлялось ему, совершается не в русских одеждах, он все же принимает ее и, более того, чувствует превосходство своей, объятой пламенем, страны перед Европой.

Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Ее погибельные тропы.

Пусть бунт наш — бред, пусть дом наш — пуст,

Пусть боль от наших ран — не наша.
Но да не минет эта чаша
Чужих страданий наших уст!

И если встали между нами

Все гневы будущих времен —
Мы все же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.

          («Русская революция», 1919)

Русской вольности, бескрайной и безбрежной, противопоставляет поэт ограниченную, узкую европейскую «псевдосвободу». Знаменательно, что характеризуя в статье «Поэзия и революция» стихотворение Блока «Скифы», Волошин ведет его родословную от Пушкина («Клеветникам России») и Вяч. Иванова («Скиф пляшет», 1902). Волошин считает неудачным выбранный Блоком эпиграф («Панмонголизм, — хоть имя дико, но мне ласкает слух оно». В. Соловьев), предлагая заменить его строками стихотворения Вяч. Иванова:

Нам — нестройным — своеволье!
Нам — кочевье! Нам — простор!
Нам — безмежье! Нам — раздолье!
Грани — вам! И граней спор! (с. 18).