Волошский укроп

Кавалергард вспыхнул, но ответ сдержал. Было заметно, что осерчал на сыщика, который прилюдно выставил его в глупом свете, хотя еще больше злился на себя. Развернулся на каблуках и молча двинулся прочь. Мармеладов удержал его за плечо, шепнул несколько слов и направился в противоположную сторону. Там толстяк в кафтане цвета гороховой каши ловко вырезал из деревянных чурбачков головы различных зверей. Одни только головы, но так натурально, что покупали их охотно. На большой колоде, поставленной вместо стола, раззявил пасть в беззвучном реве медведь, а вот лось — раскидистые рога, пожалуй, с ладонь. Мастер отбросил последнюю стружку и положил рядом с ними ушастого зайчишку.

— Маа-ам, купи-и-и! — захныкала девочка, уцепившись за юбку миловидной дамы лет двадцати пяти.

— Да на что тебе? — отмахнулась та.

— А я платьице сошью, соломой набью и будет куколка, — маленькая рукодельница захлопала в ладоши от предвкушения. — Маа-ам, ну купи-и за-ай-ку-у-у!

Дети точно знают, какую ноту нужно выскуливать протяжно, чтобы это раздражало взрослых до крайности, но при этом, одновременно вызывало жалость и желание потрафить капризу. Мать выдержала несколько секунд, но после дрогнула. Торг с толстяком проходил быстро и без особых неожиданностей:

— Семь копеек? Не многовато ли просишь?

— Да в самый раз.

— Продай за пятак.

— Может и вовсе за так?! Два алтына.

— Ладно, получи.

Мастер смахнул монетки в карман фартука и протянул девочке зайца. Та схватила игрушку двумя руками, прижала крепко к груди. Погладила, как живого, по длинным ушам. Через несколько шагов вдруг сунула пальчик в рот и зарыдала.

— Заноза-а-а!

Мать обернулась к резчику и завопила, на краткий миг перекрывая постоянный рыночный гам:

— Чтоб тебе пусто было, халабруй!

Мастер лишь усмехнулся, подхватывая с земли очередной чурбачок и зажимая его между колен.

— Метит Бог жадину-то, — прошептал он и тут же, повернув голову к Мармеладову, спросил уже в полный голос. — А вы чего изволите, барин? Медведя за двугривенный отдам, а сохатого, уж извините, за четвертак, не меньше. Могу для палки вашей приспособить, вместо оголовья.

Сыщик повертел трость в руках, но вежливо отказался.

— Нет, любезный, меня из всего удивительного мира животных интересуют лишь чудовища. В человеческом облике.

— Ты, барин, шутки шутишь, — насупился толстяк, — а мне некогда тут с тобой. Детей кормить надобно!

— Отчего же шутки… Вон, видишь бородача? Сумеешь его голову изобразить, заплачу рубль. — Мармеладов положил монету на чурбак и сказал удивленному резчику. — А если исполнишь все тихо, чтоб тот не заподозрил, получишь два.

— Сделаем, барин! Приходите через полчаса, все будет в лучшем виде.

Мармеладов и Митя успели съесть пару расстегаев, купленных у торговца вразнос. Теперь же прогуливались по площади, стараясь не терять из виду Мехмет-бея. А тот, похоже, ничего не замечал — спокойно топтался на небольшом пятачке, вежливо беседовал с покупателями.

— Ну и на кой черт тебе сдалась его голова? — поинтересовался почтмейстер у приятеля.

— Представь, что на охоте ты подстрелил тигра. Неужто его голову не повесишь на стену?

— Трофеем похвастать решил? Не похоже на тебя.

— Нет, тут иное, — сыщик говорил серьезным голосом, хотя глаза его улыбались. — Просто на тигра тебе удастся поохотиться лишь раз в жизни, два от силы. А после, глядя на голову побежденного врага, ты будешь вспоминать и переживать заново самые захватывающие моменты этой охоты. Вот и со шпионами расклад похожий. Когда еще нам повезет такого победить.

— Так это надо еще победить, — проворчал Митя. — Пока что мы не выяснили главного: где похищенная девочка?

— А вот тут ты прав. Дело нам досталось заковыристое, куда запутаннее прежних расследований. И враг, который один опаснее целой банды бомбистов. Хотя насчет главного тут бы наш юный кавалергард с тобою поспорил. Для него важнее всего уберечь государственные секреты от посягательств турецкого шпиона. И если ради этого придется пожертвовать жизнью Анастасии, боюсь, рука у Платона не дрогнет.

— Да уж, эти штабные герои… — процедил Митя сквозь зубы, презрительно, но вместе с тем печально. — Для таких как Ершов, смерть всего лишь статистика. Погибнет эскадрон, он просто фигурку с карты смахнет и даже не вздрогнет. Вот вчера мы столько покойников видели, а сегодня он про них даже не вспоминает. Бодрый и свежий, чуть не приплясывает. Я в его годы совсем не так бы реагировал…

— А как, позволь спросить, реагировал бы?

— Пил бы, братец. Три дня, никак не меньше. И то потом бы все эти отравленные гувернантки перед глазами стояли бы долго.