– Мои братья во Христе, перед лицом Бога Отца, Сына и Духа Святого умоляю верою в грядущее царство, тайной воскресения из мертвых, заклинаю вечным огнем, уготованным дьяволу и ангелам его, да не наследует он навеки то место, где плач и скрежет зубов и где огонь не угасает и червь их не умирает, падаю в ноги вам, братья мои, пусть тайна эта не преступит порога нашего монастыря, пусть этот секрет на веки веков останется похороненным между этими стенами! И нет греха в сохранении тайны этой, ибо в ваших руках спасение этого мира, и ничто, повторяю, ничто не должно просочиться сквозь стены нашего монастыря наружу, ни единое слово, ни единая буква тайны нашей! Людовик VII всего лишь человек, и как человек он слишком слаб и подвержен греху, и мы не можем передать в его руки нашу святыню. Мы поклялись оберегать ее и вопреки всему и вся должны сдержать нашу клятву!
Бернар дрожал от возбуждения. Он не верил собственным ушам. Он осторожно выглянул из-за колонны, поддерживавшей своды подземелья. Но различить лица собеседников аббата не смог. Только темные силуэты и надвинутые на лоб капюшоны. Аббат заговорил еще тише и, как ни напрягался инфирмариус, больше различить ничего не смог. В этот момент группа зашевелилась и двинулась к выходу. Бернар еле успел спрятаться за колонной и не смог рассмотреть участников тайного сборища. Те поднялись наверх, а санитарный брат еще долго не решался выйти из-за спасительной колонны. Только удостоверившись, что остался один, выбрался наружу. Услышанные слова крутились в голове. Он не ошибся, настоятелю было что скрывать. И больше всего Петр Достопочтенный не хотел, чтобы эта тайна попала в руки преданного королю Людовику VII аббата Сен-Дени Сюжера. Все постепенно становилось на свои места. Только легче от этого не становилось. Бернару приходилось подозревать людей, которые были его единственной семьей, единственными узами в этом жестоком и беспощадном мире.
Весь последующий день санитарный брат провел в смятении, тщетно пытаясь собрать воедино расползающиеся, как ветхая ткань, детали. Но пока ничего более-менее внятного из его размышлений не выходило. Пребывая в этом непонятном настроении, даже опоздал на вечернюю мессу. Правда, никто его отсутствия не заметил. Даже приор, обычно ястребом высматривающий нарушителей, и тот глазом не повел.