Волшебная мелодия Орфея

Бернар отодвинулся от стены. Кровь стучала в висках, он до боли, до скрежета зубовного сжал челюсти, чтобы ни один нечаянный звук не вырвался наружу. Затем перекрестился и нашел в себе силы зашептать слова спасительной молитвы. Санитарного брата всегда пугала бездна неверия в людей, и сейчас он стоял на краю этой самой пропасти, которая навсегда рисковала разделить его жизнь на то, что было до, и то, что будет после. Но сегодня отступать он больше не будет. Набравшись храбрости, вышел из-за стены. Луна равнодушно осветила немую сцену: замершие странноприимный брат и хранитель библиотеки около наспех засыпанной могилы и напротив них инфирмариус. Так продолжалось несколько мгновений. Ни один из участников не двигался. Наконец обвиняющий голос Бернара разорвал тишину:

– Вы убили Ожье, а теперь и лишили его собственной могилы!

– Мы тут ни при чем, – тихим голосом, оглядываясь по сторонам, произнес Ансельм.

– Тогда как объяснить только что мной увиденное! – кипя от негодования, вопросил санитарный брат, теперь уже ничто его не пугало.

– Бернар, послушай, мы всего лишь воздали каждому по заслугам. И мой дорогой Гийом наконец-то обретет настоящий покой! – произнес Клемент, голос его дрожал, и по лицу градом катились слезы.

Бернар замер в недоумении. «Мой дорогой Гийом!» – эхом отозвалось в его голове. Совсем недавно Клемент говорил о богослове с откровенной ненавистью и теперь плачет, словно похоронил самого близкого друга.

– Бернар, – тихо произнес за его спиной голос аббата.

Инфирмариус резко обернулся. Он не верил своим глазам, третья, закутанная в темную накидку фигура отделилась от стены, откинула капюшон, и в ярком свете луны на него смотрели голубые глаза Петра Достопочтенного.

– Наши братья сделали это по моей просьбе.

– По вашей просьбе? – изумился санитарный брат.

– Да, – подтвердил Петр Достопочтенный, – по моей просьбе, а сейчас ты должен следовать за мной, а братья закончат начатое.

С этими словами аббат развернулся, Бернар безмолвно, не смея ослушаться, последовал за настоятелем. Они так же молча проследовали в личные покои Петра Достопочтенного. Плотно прикрыв дверь, аббат указал Бернару на небольшой табурет, сам сел в кресло с подлокотниками. Он был спокоен и деловит, словно только что виденная сцена нисколько его не смущала, ни тем более реакция Бернара.

– Настало время, сын мой, нам поговорить откровенно. Только начну я издалека, а ты наберись терпения…

* * *