Впрочем, у каждого монаха в обители были свои странности, недостатки, кого-то мучила гордыня, кто-то никак не мог избавиться от зависти, кому-то были свойственны самые земные пороки – от чревоугодия до сладострастия. Чьи-то пороки были известны всем, как длинный язык и привычка совать нос в чужие дела брата Иосифа, честолюбие приора, мечтающего о сане кардинала и регулярно отправляющего депеши то в Рим, то в ставку императора. Не говоря о пристрастии к зеленому змию привратника, которое стало притчей во языцех. Петр Достопочтенный уже не раз грозился выгнать виновного, но тот регулярно валялся в ногах, отмаливал прощение, недели две ходил трезвым как стеклышко, а на третьей принимался за старое. Но были и другие червоточины. Такие, которые ни с первого, ни со второго взгляда не заметишь, но от этого они становились гораздо, гораздо опаснее. Именно эти изъяны и интересовали Бернара. Кому, как не ему, было известно, что самые опасные болезни протекали незаметно, а когда открывались, было уже поздно. Так и болезни души, самые страшные, неприглядные, были спрятаны глубоко внутри и уничтожали ее изнутри, сжирая, унитожая день за днем все самое лучшее, самое ценное. Бернар любил монастырь и своих братьев, их связывало многое: общие испытания, общее терпение, общая радость, единение в молитве, созерцании, молчании, когда посты и воздержания, повседневный труд, проверка холодом, голодом, послушание – связывали всех надежнее цепей. Но он никогда не был наивным и прекрасно знал человеческую натуру. И что для одних было счастьем, для других могло стать самым страшным проклятием.
С этими мыслями Бернар продолжил свои поиски хранителя библиотеки и застал его в скрипториуме.
– Знал, что ты придешь, – заявил Клемент, не отрывая глаз от пюпитра с разложенным на нем драгоценным манускриптом.
– Тогда знаешь, что я хотел бы поговорить с тобой о той ночи…
– Когда нечестивая душа Ожье отправилась на встречу со своим создателем, – с выражением непонятного удовлетворения произнес монах.
– Не нам судить, – благоразумно заметил санитарный брат, – но для нашего же спокойствия мы должны выяснить, что произошло тогда и как погиб гость нашего аббатства.
– А зачем выяснять? Господь дал, Господь забрал, небольшая потеря! – презрительно проворчал монах и продолжил сосредоточенно водить пером по пергаменту.