Волшебная мелодия Орфея

Никаких комментариев не потребовалось. Бернар понял, что это означало. Он коротко приказал Мартину предупредить первого встретившегося монаха и возвращаться. Сам же бегом кинулся внутрь.

– Брат Одилон! – Он схватил умирающего за плечи, с обреченностью понимая, что опоздал. Старый монах был на пороге, и никакие земные дела его уже больше не касались.

Послышалась трещотка келария, оповещающая весь монастырь, что один из них готовится к встрече со своим Создателем. Монахи со всех сторон поспешили к лазарету. К смертному ложу приблизились приор Бенедикт, брат Ансельм, брат Клемент, другие монахи. Торжественное «Исповедуюсь» зазвучало в полной тишине. Вошел аббат. Лицо его было торжественным и печальным, как и лица всех братьев. Каждый считал своим долгом помочь душе умирающего пересечь границы земного мира. Бернар с Мартином расстелили на земляном полу власяницу, крест-накрест посыпали пеплом и переложили на нее умирающего. Одилон, крепко сжимая распятие, захрипел, пытаясь что-то сказать. Аббат наклонился к нему. «Простите меня, Ваше Святейшество!» – с отчаянием прошептал он.

– Не беспокойся, Одилон, все уже прощено, – одними губами ответил аббат.

– Я не должен был, не должен был говорить, гордыня проклятая…

Больше произнести хоть слово умирающему не удалось. Глаза его закатились, и он затих. И вместе с душой Одилона к небу поднималось торжественное Credo in unium Deum («Верую во единого Бога»). Мелодия была скорбной и радостной одновременно. Горло Бернара сжалось, и он, уже ничего не стесняясь, плакал. Слезы катились и смывали с души накопившуюся усталость и странное ощущение безнадежности, охватившее его после посещения старой Бригитты. Словно выбрался из темной непроходимой чащи на ярко освещенный луг. Музыка заполняла все пространство, она звенела, переливалась всеми цветами радуги, заливала все вокруг солнечным, благодатным светом. Она была поистине волшебной…

* * *