Волшебная нить (СИ)

Не прибегая к Настиной помощи, Катя облачилась в ситцевое домашнее платьице, поправила волосы, убранные в простой узел, и направилась к маменьке. Их разговор длился довольно долго. Настя не раз подходила к двери, но не решалась войти.

- Ох, распекут за разбойников, не выпустят из дому никуда! - бормотала она, силясь услышать хоть слово из-за двери.

Как скоро Катя вышла от маменьки, на ней лица не было. Не глядя на горничную, делающую ей вопросительные знаки, она молча прошла к себе и заперлась изнутри.

26.

Бронский искал забвения в охоте. По пороше при первом свете дня он отправлялся верхом в поля, захватив одну из лучших гончих отца, красавца Разгуляя. Вооружившись помимо ружья арапником и кинжалом, до заката рыскал, высматривая зайца. Охота смягчала муки влюбленной души, но не спасала вовсе. Не раз Бронский ловил себя на том, что бессознательно выбирает пути, ведущие в сторону имения Денисьевых. В слепой ли надежде ненароком встретить Катю на дороге?

Измотанный и мокрый, с затравленным русаком в тороках или пустой возвращался он в усадьбу, чтобы, не дожидаясь вечернего чая, наскоро перекусить и свалиться спать. А утром - сызнова то же. Только в метельные, вьюжные дни он оставался дома, и тут уж не избежать тягостных размышлений и невыносимой любовной тоски, которую он изливал в письмах. Отправлял их Кате с оказией и по почте, но ответа не было.

Старший Бронский отговаривал сына уезжать из дому без сопровождения: как знать, может там где-нибудь бродят непойманные разбойники. Шайка была разгромлена, но Гришку так и не нашли. Как в воду канул. В избушке мельника перетрясли все до последней пылинки, но напрасно. Предводитель тревожился всякий раз, как сын отправлялся на охоту. Однако между ними решительно чувствовалось охлаждение после памятной последней беседы.

Отец негодовал на то, что Левушка нарушил слово: виделся с девицей Денисьевой. Ответить юноше было нечем, и он молча страдал. Запрет был повторен в еще более суровой форме. Объяснять причину столь жестоких мер старший Бронский вновь не счел нужным. С тех пор между ними установились натянутые отношения, и это тоже мучило Левушку. Теперь он думал о приближающемся отъезде как об избавлении, тогда как прежде хотел отсрочить его сколь можно долее. Одиночество сделалось его уделом. Бронский потерял аппетит, перестал улыбаться, не замечал дворовых девушек, которые всячески старались привлечь внимание хорошенького барчука. Особенно одна из них, красавица Федора, была настойчивее прочих.

Предводитель, казалось, не замечал перемен в сыне, да и не до того ему было. Дни его проходили в хлопотах по хозяйству, в охоте, выездах по делам предводительства, а вечера - в беседах с Казариным и другими соседями-помещиками, приезжающими скоротать вечерок по-холостяцки, в исключительно мужском обществе. Часто доставались мадера или бордо из винных погребов Бронских, и беседа оживлялась, делалась приятнее.

В один из таких вечеров, когда метель свирепствовала, не утихая, и задержала гостей куда долее обычного, Левушка безучастно сидел у камина, смотрел на огонь и тянул из бокала вино. Казарин пересказывал услышанный им однажды в московском Собрании разговор двух господ.

По его рассказу, один из этих господ, живавший за границей и восхвалявший удобства заграничной жизни, между прочим, взялся резко судить о привычках русских помещиков. Ему казалось странным, что не только знатные баре, но и небогатые помещики имеют привычку заводить многочисленную дворню. Любитель заграничной жизни утверждал, что это совершенно бесполезная роскошь. В чужих краях, где он бывал, обходятся услугами двух или трех человек, даже в самых богатых домах. "Пора бы изменить привычки, - ратовал он, - да избавиться от дворни, которая проедает половину доходов!"

Там же, в Собрании, случился известный сенатор, один из московских тузов, который и возразил тому господину: "Давно придумывают средства уменьшить дворню, но до сих пор ничего не придумали. Ведь она оставлена предками нашими. Это образ жизни, основанный на местных условиях. Иному кажется, что свет изменился, люди тоже, а ничуть не бывало". И сенатор припомнил, как в давние времена еще граф Ф. Г. Орлов говаривал: "Хотите, чтобы помещик не имел дворни, сделайте, чтобы он не был ни псовым, ни конским охотником, уничтожьте в нем страсть к гостеприимству, обратите его в купца или мануфактуриста и заставьте его заниматься одним - ковать деньги".

Предводитель, внимательно слушавший Казарина, горячо заговорил об упадке нравов и обмельчании нынешнего родовитого дворянства.

- Забыли о высоком предназначении сего сословия: всяк думает о себе, о своем хозяйстве, о выгоде для себя, тогда как долг повелевает думать прежде об отечестве! Возможно ли было эдакое при матушке Екатерине?

- Продались, променяли честь на свекольные заводы и суконные фабрики! - восклицал, размахивая руками, хмельной Казарин. - Нет, фабрики не помещичье дело! Что ж нам на англичан равняться?