Волшебная нить (СИ)

- Ах, как мне надоела она со своими вечными поучениями! Оставила бы уж в покое! Не могу же я вешаться на шею кавалеру, чтобы он пригласил меня на вальс! И зудит, и зудит!

- Маменька права, ты не стараешься понравиться! - отчитывала сестрицу другая. - Вечно у тебя такой вид, будто ты лягушку проглотила! Всех кавалеров распугала.

- Что как мне не хочется им улыбаться? - рыдала бедная девица.

- Тогда ступай в монастырь!

- Сама туда иди! - огрызнулась новоявленная Офелия.

Левушка слышал, как фыркнула одна из девиц и выскочила из сада. Другая расплакалась еще пуще. Доброе сердце юного правоведа дрогнуло от жалости. Он решился обнаружить себя. Выйдя из укрытия, Бронский подошел к девице, которая съежилась на табурете, предназначенном для цветочного горшка.

- Ну, полно, - мягко произнес он и легонько тронул девицу за плечо.

Волковская вздрогнула и подняла голову в испуге. Заплаканное лицо ее с распухшим носом и красными глазами являло жалкое зрелище. Девица непонимающе смотрела на юного правоведа.

Левушка достал из кармана тонкий белый платок и подал его несчастной.

- Полно плакать, - продолжил он, - а идемте-ка лучше танцевать! Вот-вот объявят мазурку.

- Ну, куда я такая? - всхлипнула девица, но в ее глазах уже зажегся огонек надежды.

Бронский знал, что скоро пожалеет об этом порыве, но ничего не мог с собой поделать.

- Идемте же, мадемуазель Мими.

- Зизи, - уныло поправила девица и взялась приводить себя в порядок.

Бронский подождал, покуда она высморкается, поправит локоны и перчатки, и подаст ему руку. Едва они вошли в зал, грянули бравурные звуки мазурки.

17.

Марья Алексеевна пребывала в смятении. Свадебная атмосфера ли тому виной, выпитое ли в избытке французское вино или аромат ландышей, приколотых к платью, но голова у дамы кружилась, и все летело перед глазами, мелькало и уносило ее куда-то. Не сон ли это? Как давно не испытывала Марья Алексеевна ничего подобного. Эфирная легкость и беспечная веселость давно уж были забыты ею. Будто юность вернулась и окрасила румянцем ее ланиты, заставила чаще биться давно спокойное сердце.

Оказавшись за столом рядом с Сергеем Львовичем, Денисьева хотела было просить, чтобы ей поменяли место. Однако слева сидела Катя, и это примирило даму с неловким положением. Решив без нужды не обращаться к соседу, Марья Алексеевна принялась за кушанья. Таких яств она тоже давно не едала. Сергей Львович вежливо обратился к ней:

- Надеюсь, наш нечаянный визит в ваш дом не имел для вас неприятных последствий?

- Какой визит? - глупо спросила Марья Алексеевна, не донеся вилки до рта.

Сергей Львович слегка поморщился, но сие можно было списать на едкую горчицу, которой он, на взыскательный взгляд соседки, слишком злоупотреблял.

- Если мне не изменяет память, он был единственный.

Марья Алексеевна несколько смешалась: не рассказывать же ему о скандале, который разыгрался тогда. Сергей Львович добавил:

- Ваш...гхм... Василий Иванович...

- Василий Федорович, - машинально поправила Марья Алексеевна.

- Да, черт! Василий Федорович. Отчего он не с вами теперь? - Казалось, ему досадно, что приходится занимать даму беседой.

Марья Алексеевна ответила холодно:

- У него дела.

Предводитель усмехнулся:

- Наслышан я о делах вашего... гм... Василия Федоровича. Не худо бы и вам справиться о них.

Его тон не понравился Марье Алексеевне, и она отвернулась к Кате. Катя тревожила ее своим нервическим весельем. Впрочем, гусарский поручик, занимавший дочь, внушал доверие, и Марья Алексеевна несколько успокоилась. Лишь бы младший Бронский держался подальше от Кати.

Между тем Бронский-старший опять заговорил, будто через силу:

- Колесо брички починили?

Марье Алексеевне тотчас вспомнилось: дождь, коляска, Сергей Львович, с легкостью поднявший ее на руки, и невыразимое ощущение от этих сильных, надежных рук... Всякий раз, укладываясь спать, мечтательная дама воскрешала в памяти это чувство. Постепенно оно стало забываться... Марья Алексеевна боялась себе признаться, что страстно желает вновь пережить тот упоительный миг, когда ее руки обнимали крепкую шею Сережи, а его дыхание шевелило ее локоны...

Денисьева не тотчас ответила, и голос ее звучал неверно:

- Починили, как же еще...

Верно, и Сергей Львович припомнил, как вспыхнули щеки Маши, когда он, неожиданно для себя, подхватил ее на руки и крепко прижал к себе, чувствуя всю ее в своей власти. Как трепетала она подобно пойманной птице...А после, в коляске, мирно дремала и видела сон о нем, Сергей Львович это чувствовал...

Он прокашлялся и вымолвил с усилием:

- Обещайте мне вальс.

Марья Алексеевна удивленно замерла, поднеся к губам бокал с шампанским. Глотнув, наконец, вина, ответила:

- Извольте.

Больше они не говорили, только слушали себя и силились понять, что же произошло. Оба чувствовали, что нечто прежнее проснулось вдруг, как юношеское влечение, и неловко было сидеть рядом, принимая равнодушный вид.