Волшебная нить (СИ)

Сжимая записку в кулаке, Левушка бросился к свету, чтобы ее прочесть. Заскочив в соседнюю комнату, подошел к окну. Белые ночи уже властвовали в природе, и не требовалось жечь свечу, чтобы прочесть записку. "Пишу, читаю без лампады", мелькнули в голове юноши любимые стихи.

Катины поспешные каракульки возвращали ему жизнь. Бронский вновь и вновь перечитывал записку и улыбался своим мыслям. Он сумеет убедить Катю в своей любви! Она поверит непременно в то, что Левушка чист перед ней.

- Зачем же здесь, Семен Алексеевич? - донеслось из соседней комнаты.

Бронский невольно прислушался.

- К чему этакая приватность?

Левушка узнал голос хозяина.

- Не хотелось праздник вам портить, однако предупредить следует. Гришка Долинский опять объявился, Игнатий Ильич!

Левушка догадался, что собеседником Давыдова был капитан-исправник Синцов.

- Да верные ли сведения? - сомневался хозяин. - Шутка ли: народ растревожим, а выйдет - из ничего?

- Ограблена почтовая карета, - доложил исправник. - Никто не уцелел, кроме одного сопровождающего. Его видели, Игнатий Ильич, Гришку... Надобно остеречь гостей.

- Не торопись, Семен Алексеевич, - отвечал Давыдов. - Остеречь успеем. Вот когда соберутся по домам, тогда и сообщим. Потерпи уж до утра, братец.

Новость встревожила Бронского. Отчего-то припомнился цыганского вида мужик, встреченный им давеча в церкви. Однако юноша не дал воли дурным мыслям. Голова его была занята Катей, ее запиской, которую он все еще держал в руках. В этой роще они будут одни, и Левушка сумеет убедить возлюбленную в своей верности. Все разъяснится непременно! Что потом? Об этом Левушка не думал, довольно и того, что есть!

Он устремился вслед за Катей в залу, чтобы еще и еще видеть ее, сметь коснуться ее платья, увлечь в вихре танца за собой, успеть шепнуть ей слова любви... Надежда окрыляла влюбленного Льва.

19.

Праздничные торжества венчались роскошным ужином, а после него многие гости засобирались по домам. Однако Игнатий Ильич решительно воспрепятствовал их намерениям.

- Нет уж, извольте, дорогие гости, почивать тут: в моем дворце места хватит всем! Уж и постели приготовлены, раскрыта другая половина дома, все вытоплено и высушено! - И он заключил: - Уезжать и не думайте, я не велел давать лошадей.

Делать нечего, пришлось подчиниться хозяйскому произволу. Укладывались спать, когда уж и свечи, казалось, были не нужны: светлые в июне ночи. Туда-сюда сновали слуги с тюфяками и подушками. Кому-то несли холодного квасу, а кому-то и промывательные средства. После сытного ужина нескоро уснешь, но шевеленье постепенно стихало, и в доме воцарялся покой.

Марье Алексеевне с дочерью была отведена знакомая Катина светелка, где они устроились с удобством. Катя обрадовала маменьку спокойствием и рассудительностью, когда они делились впечатлениями о прошедшем дне.

- Этот гусарский поручик, кажется, довольно мил? - закинула удочку Марья Алексеевна, помогая Кате расшнуровать корсет.

- Довольно мил, но глуп как пробка, - усмехнулась дочь, высвобождаясь из платья.

- Ну что с того? - возразила Марья Алексеевна, доставая из саквояжа нарядную ночную сорочку, купленную на ярмарке, - Разве тебе не были приятны его знаки внимания? Ты веселилась изрядно.

- Воля ваша, но он нестерпимо скучен! - не сразу ответила Катя. Занятая своими мыслями, она вынимала шпильки из шиньона.

Марья Алексеевна взбила подушки и расправила одеяло.

- Не скучен кто ж? - спросила она машинально.

Катя с упреком посмотрела на мать, и та пожалела, что спросила. Марья Алексеевна питала смутную надежду, что красивый поручик увлечет Катю, заставит ее забыть об изменнике, который так глубоко вошел в ее сердце. Надежды не оправдались. Веселость Кати и ее заинтересованность офицером оказались мнимыми.

Однако ее задумчивость теперь не казалась чуткой матери вовсе удручающей. Катя положительно имела что-то в голове, некое намерение. Не опасно ли это? Страстная, решительная натура дочери иногда пугала кроткую Марью Алексеевну. Не надумала ли чего ее скрытная Катя?

Между тем они улеглись и задули свечу. Катя быстро уснула, судя по ее мерному дыханию. Марья Алексеевна перекрестила дочь на сон грядущий и перевернулась на другой бок. Сон все не шел к ней. Да и не мудрено: после столь удивительных событий!

Бессонная дама мысленно возвращалась снова и снова к их с Сергеем Львовичем разговорам, к танцам, к неожиданно проснувшимся юным чувствам... Она все вспоминала прощальный взгляд Бронского, когда после ужина гости расходились по своим покоям. Взгляд этот был растерянным и словно обиженным, говорящим: "Как? Это все? Ты уйдешь?" Марью Алексеевну немало смутил он, заставляя опустить глаза. Отчего Сережа так смотрел?

Нет, не уснуть ей нынче! Разве можно спать, когда душа переполнена смятением и пробудившимися чувствами, все тревожит, волнует кровь! Скоро совсем рассветет, а о сне нет и помина. За окном бессонный соловей заливается счастливыми трелями. Хочется вторить ему, сладкоголосому волшебнику, петь несмолкаемую любовную песнь.