Волшебная сказка Томми

— Ты что, дурак? — Он легонько закашлялся, чтобы не рассмеяться, а потом вдруг спросил: — А мой папа знает, что ты делаешь то самое с девочками?

Я разбирал завалы в недрах холодильника, сдвигал в одну сторону коробки из-под китайских деликатесов «навынос» и нюхал старые пакеты с молоком и апельсиновым соком. Финн — такой просвещенный ребенок, я иногда просто теряюсь. А ведь ему всего восемь.

— Да, Финн, он знает.

— И не обижается?

— А почему он должен обижаться? — спросил я. Интересный у нас выходил разговор. С одной стороны, мне было любопытно, а с другой — как-то боязно.

— Потому что ты его бойфренд, и ты, наверное, не должен делать то самое с девочками, ведь у тебя есть мой папа, и ты должен делать то самое с ним.

Я на мгновение застыл — вполне закономерное действие, когда ты наполовину находишься в холодильнике, — и попытался критически оценить ситуацию. Значит, так. Финн сидит у меня в кухне, вырезает картинки из журнала моей подруги (в скобках замечу, еще не прочитанного журнала), и, если честно, в мои представления о хорошем субботнем утре как-то не входит такое понятие, как выслушивать лекцию о верности от восьмилетнего мальчика.

Я подошел к столу, сел напротив Финна и сдвинул в сторону вырезки и ножницы. Пару секунд мы просто смотрели друг на друга, а потом я прочистил горло и заговорил.

Вообще-то я собирался начать с прояснения терминологии. Насчет этого слова на «б» (да, да, бойфренд — у меня в этом смысле есть некоторые семантические разногласия с общепринятым словоупотреблением). Я никогда не ощущаю себя бойфрендом и никогда не применяю данное определение к себе. И дело не только в моем отношении к отношениям, но и в самом слове тоже. Два самых безвкусных и пресных слова соединились в одно — «друг» и «мальчик». И Чарли мне никакой не бойфренд — да, он мой друг, но мы с ним вряд ли поедем в «Икею» вместе на предмет накупить разноцветных свечей или что-нибудь типа того. И ему тридцать девять, так что на мальчика он не тянет никак — хотя иногда и ведет себя как мальчишка. Да, нам хорошо вместе, но это не значит, что мы не имеем интимных связей — и даже мини-отношений — с кем-то еще. Если же необходимо дать определение нашим с ним отношениям, то я бы назвал это дружбой с привлечением секса. Дружеским сексуальным партнерством.

Ну хорошо, хорошо. Мы с ним — бойфренды. Так что вместо того, чтобы разбираться в тонкостях терминологии, я сказал:

— Да, Финн, все правильно. Я — бойфренд твоего папы.

— Я знаю, — перебил он. — Я же не маленький...

Он высунул язык и принялся рассматривать улыбающихся знаменитостей. А я подумал: вот блин, и до чего мы сейчас договоримся?

— Просто мне кажется, что ты не должен делать то самое с девочками. Это не очень красиво по отношению к моему папе. — Его голос дрогнул на слове «папа», и мне показалось, что он сейчас заплачет. Он сидел, низко склонившись над столом, но я видел, как дрожит его подбородок. Впрочем, Финн быстро взял себя в руки, поднял голову и посмотрел на меня, явно провоцируя на замечание насчет слезинки, готовой выкатиться из уголка глаза.

— Финн, прошу тебя... я... я...

Полный сюрреализм. Я проснулся всего лишь десять минут назад, пять из которых отчаянно напрягался по поводу своей фразы в лучших традициях второсортных порномелодрам, сказанной под воздействием изменяющих сознание препаратов, а остальные пять... ладно, последние пять минут были очень даже приятными, хотя и не менее напряженными, — и вот теперь восьмилетний ребенок устроил мне форменный допрос о моих сексуальных пристрастиях в качестве альтернативы коллажу из вырезок. Я попытался еще раз:

— Финн, мы с твоим папой большие друзья, и... мы оба знаем, что нельзя слишком сильно привязываться друг к другу, потому что от этого людям бывает плохо... и поэтому мы иногда встречаемся с другими людьми, и это значит лишь то, что, когда мы опять вместе, мы... мы понимаем, как нам хорошо... ну, что мы опять вместе, и тогда нам становится еще лучше. Понимаешь?

Неплохо, подумал я. Очень даже неплохо, если учесть (a) время суток, (b) вчерашнюю бурную ночь, © посторгастический упадок сил и (d) что я раньше вообще не задумывался над этим вопросом.

Финн на минуту задумался, переваривая услышанное, потом взял ножницы и принялся вырезать улыбающуюся гимнастку, бывшую олимпийскую чемпионку, которая впервые после недавнего развода впустила в дом журналистов.

— Я просто хочу, чтобы ты стал моим вторым папой, Томми. И папа, по-моему, тоже хочет, — сказал он тихо. Слезинка все-таки выкатилась из глаза и упала на диван бывшей гимнастки.

Господи Боже, подумал. Ну, еб твою мать.

И что я должен был на это ответить? Финн сидел передо мной такой маленький и несчастный, делал вид, что его интересует журнал, но я же видел, как он сглатывает слюну, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Мне хотелось обнять его крепко-крепко и сказать, что все будет хорошо, что я тоже хочу стать его вторым папой, что я уже почти он и есть, правильно?