Волшебник на пути. Последний путь чародея

Алеа вошла в салон и обнаружила, что тот пуст. С нарастающим раздражением она нетерпеливо огляделась, а затем выразила раздражение в словах и улыбнулась, ощутив веселье, отдающее насмешкой над собой. Ведь она же возмущалась: «Как это Магнус смеет не быть здесь, когда мне нужно с кем–то пообщаться?», как будто у него в жизни только одна цель — забавлять её!

Ну, это конечно же не так. Его дело — обеспечить её этим чудесным космическим кораблём с его роскошной меблировкой, гурманской едой и напитками, и охранять ей спину в бою. Для чего же ещё нужен мужчина?

«Для любви», казалось ответило что–то у неё внутри, но она шарахнулась от этой мысли. Родители, которых она любила умерли, и оставили её одинокой и беззащитной; соседи, которых она считала друзьями, выступили против неё, чтобы завладеть её наследством. Парень, клявшийся ей в вечной любви и соблазнивший её, после посмеялся над ней и с презрением отверг её. Намного лучше иметь товарища по оружию вроде Магнуса, настоящего друга, непоколебимо преданного ей, пусть даже эта преданность была настолько меньшей, чем преданность возлюбленного — да и вообще, чего она хотела от любви? В ней не было никакого удовольствия, только боль. О, разумеется, знание, что она делает своего парня счастливым, доставляло–таки удовольствие, удовольствие внушала его страсть, та сила, с какой он жаждал её, его потребность в ней — но её тело не получало никакого удовольствия.

Но вот Магнус, с его чувствительностью, скрытой под скорлупой бесстрастия, с обузданным огнём эмоций, которые он фокусировал только на Народе, какой бы там это народ ни оказался в данный момент: окажись он с ней в постели, то занятие любовью могло бы стать…

Она гневно отбросила эту мысль. Эти барды все врали, поэты все врали, нет в любви никакого удовольствия! И кроме того, к чему подвергать опасности прочность их отношений ради романа, который мог обернуться неудачей?

Или же мог всю их жизнь достигать все больших высот…

«Поэтический вымысел», — сердито сказала она себе и отправилась на поиски Магнуса, уже сердясь на него за то, что он оставил её жертвой этих мыслей и чувств. Она конечно могла спросить, где Магнус, у Геркаймера, корабельного компьютера, но ей почему–то думалось, будто она и так это знает. Если Магнус не у себя в каюте и не в салоне, то он вероятно на мостике. Зачем ещё спрашивать?

Поэтому она направилась вниз по трапу, высокая стройная женщина в свободном корабельном комбинезоне, скрывающем хорошую фигуру, длиннолицая особа со слишком большими глазами и слишком широким ртом, со слишком маленьким носом для точёных плоскостей лица воина, современная валькирия, рождённая, скорей, от смертных мужчины и женщины, чем от богов, в знак чего её длинные жёлтые волосы были заплетены в две косы и свёрнуты в спираль у неё на голове, словно подшлемник.

Она поднялась по винтовой лестнице и окунулась в царящую на мостике тишину. Там конечно же было темно, светились только огоньки на никогда не задействуемом пульте управления, позволяя проецируемым звёздам виднеться на куполе потолка, чтобы пилот видел, на какую звезду он держит курс. Она и сама подняла взгляд, захваченная мощью и величием галактики. И глядела на звезды несколько минут, дольше чем собиралась, прежде чем оторвала от них взгляд и посмотрела на силуэт одинокой фигуры на фоне усыпанного мелкими звёздочками хвоста Дракона.

Несколько минут она глядела на него, дивясь этой его семифутовой фигуре со всей её массой мускулов, которой по идее полагалось бы казаться маленькой на фоне этой величественной звёздной панорамы, а затем посмотрела повнимательней, чувствуя его безотчётную печаль, давая ей просочиться в себя, пока не разделила её с ним, теряясь в догадках.

Теряясь в догадках? Почему? С чего бы этой печали быть безотчётной? Ведь какую бы боль ни причинила ей любовь, Магнус пострадал от неё намного сильнее. Подробностей она не знала, слишком сильно чтя его личную жизнь, чтобы прибегать к углублённому чтению мыслей Магнуса, но по обронённым то тут, то там неосторожным словам у неё сложилось впечатление, что какая–то молодая хищница терзала его сердце, перекидывая его эмоции туда–сюда от любви до полнейшего унижения, и не единожды, а вновь и вновь, просто ради удовольствия растоптать его. Её–то парень по крайней мере сделал с ней такое только раз, да и тогда больше ради наслаждения её телом, чем причинения ей горя, и отверг он её ради гарантии избавления от такого бремени, как здоровенная неуклюжая девица, а не с целью вкусить её боль.

Хотя этим он, казалось, тоже наслаждался…