— Не знаю. Может быть, на Осскиле она из моей слабости извлекла столько силы, что смогла заговорить. А что, если говорила она тогда моим же языком, иначе откуда ей узнать мое имя? Откуда? Этот вопрос терзает мне душу все время с тех пор, как я покинул Гонт и гоняюсь за ней по морям. До сих пор я не нашел ответа и не знаю, где его искать. А если она вообще не может говорить сама, ни бесформенная, ни в любой форме, принимаемой ею? Лишь когда становится геббетом, тогда пользуется чужим языком. Но точно я ничего не знаю.
— Тогда надо бояться встретить ее второй раз в виде геббета.
— Я думал об этом, — сказал Гед и, как в ознобе, протянул руки к красным углям в камине. — И считаю, что во второй раз она так не сделает. Теперь она привязана ко мне — так же, как и я к ней. И теперь ей уже не освободиться от меня настолько, чтобы схватить другого человека и высосать из него и волю, и бытие, как она сделала со Скиорхом. Теперь она способна завладеть лишь одним существом — мной. Если я вдруг ослабею настолько, что попытаюсь снова бежать, чтобы порвать наши узы, — вот тогда она мной и завладеет. И тем не менее... когда я всеми силами души и тела старался схватить ее, она испарилась и убежала от меня... И так будет повторяться вновь и вновь, но по-настоящему ей никогда не убежать, поэтому я всегда легко отыщу ее. Навеки я привязан к мерзостной, жестокой Твари, и никогда не порвать мне этих уз, если только я не узнаю слово, которое даст мне власть над ней. Ее имя.
Боб тоже погрузился в безрадостное раздумье, а потом спросил:
— А существуют ли вообще имена там, в царстве Тьмы?
— Геншер, Верховный Маг, говорил мне, что не существуют. Но мой учитель Огион думает иначе.
— «Нескончаемы споры магов», — процитировал Боб и улыбнулся не слишком весело.
— Служительница Древних Сил на Осскиле клялась, что Камень назовет мне имя Тени, но я тогда оставил ее слова почти без внимания. Но еще раньше дракон предлагал мне назвать имя в обмен на свое собственное, чтобы я оставил его в покое. И я думаю, что все, о чем спорят маги, драконы знают совершенно точно.
— Разумеется, они многое знают, но вряд ли стоит рассчитывать, что они нам что-то откроют, желая добра... Кстати, что за дракон? Ты ничего мне не рассказывал о нем. Выходит, после нашей последней встречи ты успел побеседовать даже с драконом?
Они проговорили так до самой поздней ночи, постоянно возвращаясь к печальному, горестному делу, предстоящему Геду, но тем не менее он испытывал радость, побеждавшую любую горечь. Они снова вместе, дружба, связующая их, столь же крепка и неизменна, ее не могли поколебать ни время, ни обстоятельства. Наутро Гед проснулся под кровом друга и, будучи еще в полудреме, ощутил себя таким здоровым и благополучным, будто стены жилища надежно защищали его от любой порчи и зла. Весь день он пребывал в дремотном покое, окутавшем его мысли и чувства, и радостно принимал это состояние — не как доброе предзнаменование, а как дружеский дар. Он считал, что здесь, в доме, как в последней гавани, он изведал покой, и, пока длился этот краткий прекрасный сон, он просто принимал это счастье и наслаждался им.
У Боба накопилось много дел накануне отъезда, поэтому он отправился в обход поселений острова, прихватив с собой парень- ка-колдуна, служившего у него подмастерьем. Гед остался с Ивой и ее братом Дубком, обыкновенным мальчиком, старше Ивы, номоложе Боба. Дар — или бич — магической силы миновал его, и в мире он успел повидать лишь родной Иффиш да соседние острова Ток и Хольп. До сих пор жизнь его протекала легко и беззаботно. Гед поглядывал на него с удивлением и завистью, а тот точно так же поглядывал на Геда. Оба находили странным, что они ровесники, так они были непохожи. Им было по девятнадцать лет. Гед удивлялся, как в девятнадцать лет можно жить так беспечно. Ему нравилось лицо Дубка, миловидное, доброе и веселое, сам же он казался себе слишком грубым, серьезным, мрачным. Он не догадывался, что Дубок, наоборот, завидует даже шрамам, изуродовавшим лицо Геда: для юноши они были чем-то вроде рун, помечавших великих героев.
Если молодые люди испытывали в обществе друг друга некоторое смущение, то Ива вскоре утратила всякий страх перед Гедом. Ведь она была хозяйкой, а он гостем в ее доме. Гед был очень добр с нею, и она без конца задавала ему вопросы, жалуясь, что Боб никогда ничего не рассказывает. Два дня Ива хлопотала, собирая в дорогу путешественников, пекла им сухое печенье из пшеничной муки, а также укладывала вяленую рыбу, соленое мясо и другой провиант, пригодный к долгому хранению. Она уже наготовила всего столько, что Гед просил ее остановиться, объясняя, что в его планы не входит плыть, не останавливаясь, до самого Селидора.
— Селидор — это где? — тут же спросила она.
— Очень далеко, в Западном Просторе. Там много драконов, так же много, как у нас мышей.