Волшебник Земноморья. Могилы Атуана. Том 1

Ночной ветер был нежен и душист. На небе густо высыпали весенние звезды, соткавшие сплошной ковер, будто маргаритки на лугу, будто светящееся ночное апрельское море. Но девочка никогда не видела ни лугов, ни моря. И вверх она не смотрела.

— Эй, малышка!

— Да, Манан, — равнодушно откликнулась она.

Откуда-то выросла громоздкая тень и, шаркая ногами, пошла

рядом с ней.

Лысая макушка слабо отсвечивала в свете звезд.

— Тебя наказали?

— Меня не могут наказывать.

— Так-то так, но...

— Не могут они меня наказать. Не посмеют.

Он остановился, массивный и смутный в темноте, опустив свои большие пухлые ладони. От него пахло луком, и еще она чувствовала знакомый смешанный запах шафрана и пота от его старой черной рясы, которая стала ему коротка и узка и обтрепалась по краям.

— До меня они не посмеют дотронуться. Я — Арха, — яростно сказала она звенящим, срывающимся голосом и вдруг разрыдалась.

Большая мягкая ладонь поднялась, как бы чего-то выжидая, потом потянулась к девочке. Он привлек ее к себе, погладил заплетенные волосы.

— Ну ладно, хватит, малышка, хватит, голубушка, — услышала она сиплый шепот, идущий из глубины его необъятной груди.

Арха прильнула к нему. Слезы ее вскоре иссякли, но она продолжала прижиматься к Манану, словно боялась оторваться от него.

— Бедная ты моя, маленькая моя, — шептал он.

Потом, подхватив девочку на руки, он понес ее к двери Дома, где ей предстояло спать одной. Он опустил ее на порог.

— Теперь все в порядке, малышка? — спросил он.

Она молча кивнула, отвернулась от него и вошла в темный Дом.

3. УЗНИКИ

В коридоре Малого Дома послышались медлительные и размеренные шаги Коссиль. Высокая грузная фигура заполнила дверной проем, который сразу как бы уменьшился, когда жрица, склонившись, коснулась одним коленом пола. Затем она выпрямилась и встала в полный рост.

— Госпожа, — произнесла она.

— В чем дело, Коссиль?

— Доныне я, как мне предписано, надзирала за делами, относящимися к владениям Безымянных. Теперь, если такова будет твоя воля, пришел срок тебе узнать, рассмотреть и взять под свое попечение те дела, о которых, возможно, ты в этой своей жизни еще не припомнила.

Девушка находилась одна в своей лишенной окон комнате, где она обычно читала молитвы и думала о Безымянных, но она ничем не занималась и мысли ее были далеко. Потребовалось некоторое время, чтобы сумрачно-надменное выражение, застывшее на ее лице, изменилось. Она хотела бы, чтобы лицо ее сохранило это выражение, но у нее не получалось. Арха спросила с неким хитрым расчетом:

— Это имеет какое-то отношение к Лабиринту?

— В самый Лабиринт мы не войдем, но нам предстоит пройти через Подмогилье.

В голосе Коссиль прозвучало что-то, похожее на страх, но это вполне мог быть страх притворный, который Коссиль изображала намеренно, чтобы напугать Арху. Но девушка спокойно поднялась со своего места и сказала почти безразличным тоном:

— Очень хорошо.

Но, когда она шла следом за тяжелой Жрицей Божественного Короля, в душе у нее все пело и ликовало: «Наконец! Наконец-то! Наконец-то я увижу свои владения!»

Ей исполнилось пятнадцать лет. Прошло уже больше года после того, как она стала взрослой женщиной и тем самым обрела полно ту власти, которая принадлежала ей как Первой и Единственной Жрице Атуанских Могил, Высочайшей из всех Верховных Жриц в Каргадских Землях. Она стала той единственной, кем не смел повелевать даже Божественный Король. Теперь все должны были преклонять перед нею колени, даже Коссиль и угрюмая Тхар. Все говорили с ней почтительно, соблюдая церемониал, выработанный в незапамятные времена. Но по существу не изменилось ничего. Вообще ничего не менялось. Как только завершился обряд ее поглощения, снова потянулись один за другим дни, точно такие же, как и раньше. Снова надо было прясть черную шерсть, ткать черную ткань, снова надо было молоть зерно и вершить обряды, подлежащие неукоснительному исполнению. Каждый вечер следовало петь Девять Песнопений, благословлять двери, каждое новолуние исполнять священный танец перед Пустым Престолом и дважды в год поить Камни жертвенной кровью. Этот год, как две капли воды похожий на предыдущие, поверг ее в ужас: неужели все годы жизни пройдут точно так же?

Порой тоска ее становилась такой сильной, что превращалась в самый настоящий, стискивающий горло страх. Она чувствовала, что может не выдержать и взбунтоваться. Тогда она решила поговорить хотя бы с кем-нибудь, боясь, что иначе можно сойти с ума. Единственный, кому Арха могла открыться, был Манан. Из гордости она не хотела доверить свою душу другим девушкам, из осторожности — старшим женщинам. Манан был никто, всего лишь старый и верный баран-вожак. С ним она могла говорить, о чем угодно, только не надеялась, что тот поймет.

Но как ни странно, у него имелись ответы на ее вопросы.