Волшебник Земноморья. На самом дальнем берегу. Том 2

— Я бы, пожалуй, спел, — сказал тот, кто бросил последнюю реплику, немного откашлялся и завел песню о крепком и верном бочонке вина с припевом: «Эй, хо-хо, эй, хо-хо, повернем и еще нальем!» Но никто не подхватил припева, и вместо хора он один уныло выводил свои «эй, хо-хо».

— Никто больше не поет как следует, — прервав песню, сердито сказал он. — Эта молодежь вечно суется куда не надо и переиначивает на свой лад, а старых песен учить не желает.

— Дело не в этом, — снова вмешался тощий мужичок. — Сейчас вообще никто ничего не делает как следует. Ничего больше не делается правильно.

— Э-э-эх, о-о-ох, — хрипло завздыхал самый старый в компании, — больше ни в чем нам не везет. Счастье нас покинуло — вот в чем дело. И ничего не поделаешь, коли счастья больше нет.

Казалось, говорить больше нечего. Поселяне начали расходиться по одному и по двое, пока Ястреб не остался один под окном на улице, рядом с Арреном, который сидел в комнате у окна. И тогда Ястреб рассмеялся, только смех этот был очень невеселый.

Появилась застенчивая жена трактирщика, постелила им на полу и ушла, а они легли спать. Но тут оказалось, что высокие стропила комнаты были жилищем множества летучих мышей. Всю ночь они то вылетали, то влетали через незастекленное окно, переговаривались пронзительными чирикающими голосами. Только на заре они все вернулись, уселись, аккуратно завернулись в крылья и повисли на стропилах головами вниз, словно маленькие серые свертки.

Возможно, именно из-за беспокойства, которое причиняли летучие мыши, сон Аррена был тревожен. Впервые после долгого путешествия ему выпала ночь, когда он мог поспать на берегу; его тело успело отвыкнуть от неподвижности суши и настойчиво внушало ему, как только он засыпал, что он качается, качается, качается... а потом весь мир внезапно проваливался куда-то под землю, но тут все же Аррен просыпался весь в холодном поту от испуга. Когда же он наконец заснул по-настоящему, ему приснилось, что он сидит, закованный в цепи, в трюме работоргового судна вместе с другими рабами, но те все мертвы. От этого сна он еще раз проснулся, изо всех сил стараясь стряхнуть с себя кошмар, но, снова засыпая, опять попал в тот же трюм. Наконец ему уже казалось, что он совсем один на корабле, но по-прежнему скован так, что не может пошевельнуться. Потом некий странный, медлительный голос сказал ему на ухо: «Сбрось свои оковы, — и повторил: — Сбрось свои оковы». Аррен попытался пошевелиться — и шевельнулся. И встал на ноги. Он был на какой-то огромной, сумеречной вересковой пустоши под тяжелым, низко нависшим небом. Непонятный ужас пропитывал и землю, и плотный воздух — некий гнусный, чудовищный ужас. Это место казалось не просто страшным — это был сам страх, и Аррен очутился внутри страха, не находя ни дороги, ни тропки. Он знал, что обязательно нужно найти дорогу, но здесь вообще не могло быть никаких дорог, и сам он — крохотный, как ребенок, как муравей, а местность — огромная, бесконечная. Он попытался идти, споткнулся и проснулся.

Когда Аррен проснулся, страх оказался в нем самом, а не он внутри страха, как было во сне, — но от этого страх не перестал быть огромным и бесконечным. Он почувствовал, что черная темнота в комнате душит его, и поискал глазами звезды в квадрате окна; но, хотя дождь кончился, небо оказалось беззвездным. Он лег, боясь заснуть, и лежал, борясь со страхом, а над ним на кожистых крыльях бесшумно сновали летучие мыши. Иноща юноша слышал их писклявые голоса — тоненькое чирикание на самом пределе слышимости.

Утро выдалось яркое, и они рано поднялись с постели. Ястреб принялся серьезно и старательно выспрашивать про эмалевый камень. Хотя никто из жителей деревни не знал, что представляет собою этот эмалевый камень, но у всех нашлись на этот счет свои теории, и они немало поспорили и повздорили о том, чья теория правильная; а маг терпеливо слушал. Однако, судя по всему, он выискивал в разговорах и спорах сведения не об эмалевом камне, а о чем-то совсем другом. Наконец они с Арреном пустились по дороге, ведущей к карьеру, которую показал им сам мэр, — там добывали голубую краску. Но, пройдя немного по этой дороге, Ястреб свернул в сторону.

— Тут где-то должен быть дом, — сказал он. — Я слышал, что семья красильщиков и опозорившихся магов живет возле этой дороги.

— Тогда какой толк говорить с ними? — спросил Аррен, который очень хорошо помнил все, что случилось в доме Зайца.

— Там можно найти истоки их невезения, — жестко ответил маг. — Ты же сам и слышал, и видел, что остров покинуло счастье. Значит, куда-то их счастье ушло. И мне нужен проводник к тому месту!

Он пошел дальше, а Аррену оставалось только следовать за ним.