Волшебник Земноморья. На самом дальнем берегу. Том 2

Она открыла глаза, какое-то время глядела на него задумчивым, вопрошающе-удивленным взглядом. Так смотрит на мать новорожденное дитя — и так смотрит мать на ребенка. Потом медленно повернулась и пошла, вошла в дверь и закрыла за собой: все это она проделала в молчании, и пока они могли ее видеть, на лице ее сохранялось все то же задумчиво-удивленное выражение.

Так же молча маг повернулся и направился назад, к дороге, а вслед за ним и Аррен. Он не осмеливался задавать вопросы. Вскоре маг остановился посреди погибшего сада и сказал:

— Я вынул из нее имя и дал ей новое. И поэтому она чувствует себя примерно как только что родившаяся — или рожденная заново. Больше ей ничем нельзя помочь и не на что надеяться.

Голос у него был напряженный и какой-то сдавленный.

— Она была женщиной, наделенной истинной силой, — продолжал он. — Не просто колдунья или изготовительница всяких зелий, но женщина, владеющая знаниями и искусством и использующая их для сотворения красоты. Честная, гордая и благородная женщина. Ее искусство было ее жизнью. И вдруг все ушло и ничего не осталось. — Он резко отвернулся и пошел прочь между рядами деревьев, остановился под яблоней и постоял некоторое время возле ствола, спиной к Аррену.

Аррен ждал его под горячим солнцем в редкой тени, отбрасываемой листьями. Он понимал, что Ястреб пристыжен тем, что, поделившись с Арреном своими чувствами, он возложил на плечи юноши излишнее бремя; и действительно, мальчик не знал, что ему сказать или сделать. Но в душе он разделял горе своего спутника, правда, теперь уже не чувствуя к нему того пылкого обожания, что вначале, номучительно сострадая ему, как будто между ними возникла сокровенная связь, соединившая их нерушимыми узами. Ибо теперь он начал понимать, что любовь в значительной мере есть сопереживание, без которого она поверхностна, неполна и недолговечна.

Вскоре Ястреб вернулся к нему через зеленую тень сада. Не говоря ни слова, они пошли дальше рука об руку. Стало жарко, недавний ночной дождь высох на листьях и впитался в землю; пыль поднималась над дорогой из-под их ног. Начало дня показалось Аррену тоскливым и скучным, как будто зараженным ночными сновидениями; теперь же он испытывал удовольствие от солнечного жара и облегчение, когда дорога шла в тени; ему было приятно, что можно вот так просто идти и идти, не утрухедая себя раздумьями и недобрыми предчувствиями о том, что ждет их там, куда они направляются.

Это было очень кстати, потому что там они ничего не добились. Все послеполуденное время они разговаривали с людьми, добывающими в карьере земляные краски, а затем торговались из-за нескольких камешков, которые будто бы и являются пресловутым эмалевым камнем. Когда они тащились назад к Сосаре под вечерним солнцем, словно придавившим невидимой тяжестью их головы и шеи, Ястреб сказал:

— Это всего-навсего голубой малахит; но мне кажется, что ни здесь, ни в Сосаре никто не видит разницы.

— Они тут все какие-то странные, — отозвался Аррен. — У них, похоже, все так: они нигде и ни в чем не видят разницы. Об этом вчера вечером тот мужичок сказал старосте: «Ты не можешь отличить настоящую лазурь от голубой грязи»... Они жалуются на скверные времена, но не знают, когда эти скверные времена начались. Они говорят, что их работа превратилась в дрянную подделку, но ничего не делают, чтобы исправить положение; они даже не видят разницы между ремесленником и творцом наговоров, между простой ловкостью рук и искусством магии. Похоже на то, что у них в головах что- то испортилось — то самое, чем они различают рисунки и оттенки красок. Будто для них все в мире теперь одного цвета — грязно-серого.

— Ну да, — задумчиво согласился маг. Какое-то время он упрямо тащился по пыли, свесив голову и ссутулив плечи, похожий на нахохлившегося ястреба; хоть он и был низкорослым, но шел размашистыми шагами. — Так чего же, по-твоему, им не хватает? — спросил он немного погодя.

И Аррен ответил тут же, без раздумий:

— Радости жизни.

— Ну да, — сказал Ястреб, выслушав суждение Аррена и подумав над ним. — Я рад, — произнес он наконец, — что ты, мальчик, можешь думать за меня. Я устал и совершенно отупел. С самого утра мне как-то неможется от жары — с тех пор, как мы говорили с женщиной, прежде имевшей имя Акарен. Мне не нравятся ни пустота, ни разрушение. И я не люблю наживать врагов. И если уж мне обязательно надо иметь врага, то я не хотел бы искать его сам, чтобы сойтись в бою. А если и стоит за чем-то охотиться, то лучше уж за сокровищем, а не за каким-нибудь отвратительным существом...

— Или врагом, господин мой? — спросил Аррен.

Ястреб кивнул.

— Ты имеешь в виду того, о ком она говорила — Великого Человека, Короля Теней?

Ястреб кивнул снова.