Волшебники

Темное пятнышко в высоту было больше, чем в ширину. На каждом шагу Квентина оно подскакивало вверх-вниз, как и следовало постороннему объекту — стало быть, это был не дефект роговицы. Кроме того, оно росло и скоро выросло в Маяковского, одиноко стоящего на снегу с одеялом в руках. Здесь, видимо, и был Южный полюс — Квентин совсем забыл, куда бежит и зачем.

Когда он оказался достаточно близко, Маяковский поймал его, завернул в тяжелое колючее одеяло и повалил. Ноги Квентина дрыгнулись еще пару раз и затихли. Он лежал на боку, тяжело дышал и трепыхался, как выловленная рыба. Впервые за девять дней он перестал бежать. Небо закружилось колесом, Квентина вырвало.

— Molodyetz, Квентин, — говорил Маяковский. — Молодец. Ты это сделал, теперь домой.

В кои веки он не издевался, а говорил с чувством. Небритое лицо на миг расплылось в кривой желтозубой улыбке. Одной рукой он поставил студента на ноги, другой очертил портал и пропихнул Квентина на ту сторону.

Квентин, охваченный психоделическим вихрем зелени, не сразу понял, что лежит на задней террасе Брекбиллса в летний день. Кампус после полярных льдов ошарашивал красками, звуками и теплом. Квентин зажмурился. Опять дома!

Он перевернулся на спину. Каменный пол грел спину, птицы оглушительно щебетали. Открыв глаза, он увидел нечто еще более странное, чем трава и деревья: высокого сутулого мага на фоне антарктического пейзажа. Снег клубился вокруг него и таял, попадая в портал. Это напоминало овальную живописную панель, висящую в воздухе, но волшебное окно уже закрывалось. Сейчас он вернется в свой опустевший полярный замок, подумал Квентин и помахал Маяковскому, но тот смотрел не на него, а на Лабиринт. На его лице читалась такая тоска, что Квентин отвел глаза.

Портал закрылся. Шел месяц май, наполненный пыльцой воздух после разреженной антарктической атмосферы казался густым и горячим, как суп. Это напомнило Квентину его первый день, когда он прибыл в Брекбиллс прямо из промозглого Бруклина. Солнце палило вовсю. Он чихнул.

Его встречали Элиот, Джош и Дженет в старой брекбиллсской форме, потолстевшие и довольные — можно было подумать, что с января они только и делали, что жевали сэндвичи с растопленным сыром.

— Добро пожаловать, — сказал Элиот, вгрызаясь в желтую грушу. — Нам о тебе сказали всего десять минут назад.

— Ох и тощий же ты, — вытаращил глаза Джош. — Чародею требуется усиленное питание и, вероятно, душ.

Квентин знал, что через пару минут расплачется и потеряет сознание. Все еще закутанный в кусачее одеяло, он лежал и смотрел на свои застывшие бледные ноги. Признаков обморожения он не видел — один палец, правда, торчал не под тем углом, но пока не болел.

Как комфортно, когда лежишь на горячем камне, а на тебя смотрят сверху. С ума сойти. Наверно, полагалось бы встать, хотя бы из вежливости, но двигаться ему пока не хотелось. Полежать еще хотя бы минутку. Он заслужил отдых.

— Ты в порядке? — спросил Джош. — Как это было?

— А Элис-то тебя кинула, — сказала Дженет. — Вернулась два дня назад и тут же домой отправилась.

— Ты полторы недели пробыл во льдах, — добавил Элиот. — Мы беспокоились.

Ну чего они треплются? Другое дело, если бы он мог просто лежать и молчать. Просто смотреть на них, и слушать, как чирикают птицы, и чувствовать под собой нагретые плиты. Да еще бы стакан воды, пить страшно хочется. Он хотел сказать об этом своем ощущении, но из пересохшего горла вырвался только хрип.

— Он, кажется, хочет что-то спросить. — Дженет откусила от Элиотовой груши. — Ну да, правильно. Кроме вас двоих, больше никто не пошел. Что мы, дураки, что ли?

ЭЛИС

Каникулы Квентин провел не в Бруклине, поскольку его родители больше не жили там. Внезапно, не советуясь с ним, они продали за огромные деньги дом в Парк-Слоуп и поселились, как пенсионеры, в Честертоне, тихом бостонском пригороде. Их новым домом стал псевдоколониальный гараж-Махал. Теперь мать могла полный день заниматься живописью, а отец бог весть чем.

Шока от разлуки с домом, в котором он вырос, Квентин, как ни странно, не испытал. Он искал и не находил в себе тоску по родным местам. Видимо, он, сам того не заметив, окончательно расстался с прежней жизнью и прежним собой — просто теперь все это отсекли начисто. Так даже легче, хотя родителями двигали явно не эти, а чисто финансовые мотивы.

Честертонский дом, желтый, с зелеными ставнями, стоял на участке величиной в акр. Участок, подвергшись агрессивному ландшафтному дизайну, стал достойным представителем самого здания — дом со своими крыльями и кровельными коньками расползался во все стороны, как будто его не построили, а надули. Цементные кондиционирующие бункера гудели круглые сутки, и реальность в такой обстановке выглядела еще нереальней обычного.

В Брекбиллсе было лето, во всем остальном мире — сентябрь. Родители встревожились при виде изнуренного сына, который выглядел и вел себя как контуженый.

Но любопытство их было, как всегда, ненавязчивым, а полнехонький пригородный холодильник помогал Квентину набирать вес.