Престимион теперь вспомнил его. Когда-то он работал у них на виноградниках, но несколько лет назад ушел в Сти, а может быть, в Виллимонг или куда-то еще. Там он и выучился ремеслу волшебника, предположил Престимион. Все бы ничего, если бы он спокойно зарабатывал себе на жизнь, угадывая погоду, но что он делал здесь, в личных покоях принцессы, во время встречи матери с сыном?
— Престимион, это Галбифонд — сказала принцесса Терисса, как только он закрыл за собой дверь. — Я говорила тебе о нем: наш волшебник, и он сделал для нас очень много хорошего в эти дни.
— Я помню его с давних пор. Он, как мне кажется, был тогда сборщиком винограда.
Галбифонд с достоинством поклонился.
— У принца замечательная память. Я действительно собирал у вас виноград.
— А теперь заняли несколько более высокое положение в мире. Что ж, это хорошо, человек должен стремиться к росту. — Престимион посмотрел на мать. — Я вижу, магия захватывает тебя даже глубже, чем я предполагал. Эти огромные книги полны заклинаний, я угадал? Последний понтифекс тоже собирал такие вещи. Они почти сплошь заполняли его спальню.
— Престимион, если ты удосужишься ознакомиться с этими книгами, то, уверена, найдешь в них много поучительного, — ответила принцесса. — Но это мы можем обсудить и в другой раз. Скажи мне: ты твердо решил ехать в Замок?
— Да, матушка, совершенно твердо.
— Разве ты не видишь в этом опасности?
— Опасно также гулять по саду, когда в нем созрели плоды самбоновой пальмы, готовые обрушиться на голову. Но ведь из-за этого никто не станет заставлять того, кто идет в сад, надевать шлем. Свор выступает против поездки в замок, доказывая, что мы окажемся в западне, — а Свор часто бывает прав в подобных делах — но я все же не стану слушать его. Я решил поехать, матушка. Мне кажется, будет благоразумнее держать себя с Корсибаром как благовоспитанный человек, а не тыкать пальцами ему в лицо. Ты не согласна со мной? А твой волшебник тоже хочет огорчить меня чем-нибудь новеньким?
— Посмотри сам и истолкуй, если у тебя будет желание, — сказала принцесса Терисса.
Она кивнула магу. Тот извлек откуда-то простую широкую белую миску и налил в нее бледной с розоватым оттенком водянистой жидкости. Положив руки на край миски, он произнес пять коротких слов на неизвестном Престимиону языке. Затем прозвучало имя Престимиона, но в какой-то чрезвычайно архаичной грамматической форме, отчего оно показалось незнакомым даже самому принцу. Далее маг всыпал в розовую жидкость горстку какого-то сероватого порошка, отчего содержимое миски сразу стало совершенно мутным.
— Не соизволит ли ваше превосходительство взглянуть? — спросил Галбифонд. Несмотря на очень почтительное обращение, в голосе мага не было слышно подобострастия.
Престимион опустил взгляд на гладкую непрозрачную поверхность. В первый момент под ней угадывалось какое-то волнение, а затем жидкость просветлела, и внезапно он увидел, словно на картине в рамке, узкую долину, озеро посреди, а на его берегах множество растерянных вооруженных людей, фигуры мертвых и умирающих, валявшиеся повсюду, словно ненужный хлам. Все было в диком беспорядке; он был не в состоянии разглядеть детали, определить, кто и против кого сражается или где это происходит. Но одно не вызывало сомнений; перед ним развернулось зрелище кошмарного побоища, ужасной резни и губительного хаоса.
Потом изображение поля битвы исчезло, жидкость в миске на мгновение помутнела, а затем в ней открылся холодный на вид, суровый и даже чем-то отталкивающий серый пейзаж, пустынные грязноватые серо-желто-коричневые пески, отдаленные холмы, неприязненно отодвинувшиеся один от другого, словно больные зубы в стариковском рту, вырисовавшиеся на фоне бледного неба. И все было таким; серое на сером. В поле зрения не было ни единой человеческой фигуры, ни единой постройки, лишь это пугающее пустынное пространство, изображенное с изумительной четкостью деталей.
— Весьма впечатляющий трюк, — заметил Престимион. — Как вы это делаете?
— Если не возражаете, ваше превосходительство, то посмотрите повнимательнее.
Точка зрения сместилась, и в миске-раме появилась центральная часть того же самого пейзажа. Холмы на горизонте стали мельче и далеко отодвинулись. Престимион теперь гораздо детальнее видел эту бесплодную землю: красноватую почву, рассеянные повсюду изъеденные жестокой эрозией угловатые валуны, напоминающие обращающиеся в прах руины давно погибшего города, единственное одинокое дерево, голые искривленные ветви которого отходили от ствола под немыслимыми углами, словно росли наугад. Сцамбра, вот как назывались эти деревья. Престимион знал, что они встречались в основном далеко на севере, в пустыне Валмамбра, где годами не бывало дождей.