Волшебное дуновение

Очень домовёнку эта Саша нравилась: говорила она нежным голосом, не курила, как другие актрисы, дымных палочек и любила мазать за ушами каким-то душистым снадобьём из хрустального пузырька.

И потом долго пахло от неё волшебными цветами…

Суфлёрушко уже понимал: куклы куклами, но и от актёра многое зависит, ведь говорят и поют все куклы актёрскими голосами. И вот стала Саша играть Золушку, и так дивно пела она её песенки, что сердечко у домовёнка трепетало и сочились из глаз водяные капельки.

– Эх, – ворчал дедушка, – и ты туда же, очеловечился! Домовым плакать не положено.

* * *

А в это самое время стал пошаливать на колосниках над сценой один стригун неуловимый…

Если кто не знает – стригуны они и есть стригуны, всё стригут и режут, что им по дороге попадается. Попалась нитка – нитку стриганут, попалась верёвка – верёвку порежут, попадись им канат, даже трос стальной – и по нему полоснут своими острыми, как лезвия, когтищами. Будут вжикать и вжикать, пока совсем не перетрётся.

Просто так, не для чего, такой уж у них нрав.

Всякий вам скажет, сколько от этих стригунов вреда. В театре – особенно: и пуговицы с костюмов летят, и шнурки на ботинках лопаются. Может оторваться даже целый занавес.

Стригунов гонять очень трудно: юркие они, узенькие, везде пролезут. Вот и приходится домовым денно и нощно заделывать в стенах дырки, затыкать щели, замазывать самые малые трещинки – всё от вездесущих стригунов.

А этот нашёл-таки тайный лаз: прошмыгнёт, навредит – и скроется.

Измучились дедушка с домовёнком от его злых шалостей.

И вот как-то раз кончался вечерний спектакль, пела Золушка-Саша свою финальную песенку – голосом, точно колокольчиком, звеня. Сидел в уголке за кулисой домовёнок и от счастья таял.

И вдруг видит: декорация от прошлого действия, что над Сашиной головой высоко-высоко на колосниках висела, как-то странно качается. Присмотрелся Суфлёрушко – а глаза у домовых зоркие – и видит: канат, что декорацию держит, почти совсем перетёрт, вот-вот лопнет.

«Стригун шалит, – мигом догадался домовёнок, – надо Сашу спасать!»

А на сцену ему никак нельзя, на сцену ему не положено – но ринулся он туда, прямиком к Саше. Подскочил – и толкнул её в сторону. И как силёнок-то хватило?

Домовые ведь маленькие.

В этот миг как раз опускался занавес. Упала Саша за ширмой, откатилась вбок: актёры падать умеют, их этому специально в школах учат, как и многому другому, полезному. А вслед за Сашей рухнула сверху и декорация – как раз на то место, где только что пела песенку театральная Золушка. Саша лежит ни жива ни мертва: на мгновение почудилось ей, что прошмыгнул у её ног кто-то чёрный, мохнатый и махонький, с яркими синими глазами.

Мелькнул – и скрылся.

Актёры зашумели, подбежали, радуются, что всё так хорошо обошлось, что Саша цела осталась. Вышли кланяться. А зрители так ничего и не заметили.

Дедушка Суфлёр Суфлёрыч стригуна прогнал, да и лаз его тайный нашёл и заделал: в гардеробе он был, за вешалками, под самым плинтусом.

А домовёнок сидит, грустит – знает: крепко попадёт ему теперь за ослушание…

* * *

Долго потом Суфлёр Суфлёрыч вздыхал, и так происшествие обдумывал, и эдак: как ни крути, а нарушил домовёнок театральный уклад, на сцену выбежал. А домовым уклад нарушать нельзя.

Собрались окрестные домовые, пошумели-повздыхали – и решили: судьба теперь домовёнку новое место искать, пришёл его час. Должен он найти себе дом, где домовых не водится, там и жить.

Такой уж у домовых закон, никуда не денешься.

Обняли все Суфлёрушку, наказывали в гости заходить, не забывать своих товарищей – и на помощь обязательно звать, если потребуется. И сами тоже обещали за ним присматривать: для домовых расстояния не помеха.

Батон Батоныч ему особенных сытных калачиков на дорожку испёк, с миндалём и сахаром – вкуснота!

Обошёл домовёнок родные театральные углы и закоулки, молча попрощался со всеми куклами – и с Сашиной нежной Золушкой, и с печальным Гамлетом. И шуршавке Тише крепко лапу пожал.

Тиша грустила: она бы вместе с Суфлёрушкой в путь отправилась, но уж очень была боязливая. Да и к дедушке сильно привязалась за долгие годы.

Нашуршала она Суфлёрушке на прощание короткий стишок:

Шуршу шу́шур, шуршу ширш –

Шаша-шу́ша шура сширш-ш-ш…

И подарила сшитый ею новый бархатный балахончик.

Обнялись домовые, старый и маленький, всхлипнули тайком. Дедушка домовёнку книжицу неприметную на дорогу дал: не «Домо́вая Книга», конечно, но тоже не даст скучать в минутку отдыха.

Взял Суфлёрушко свою метлу да мешочек с пожитками.

И шагнул в большой незнакомый мир…

Объяты любовью свыше,

Творим мы бесславно жизнь свою,

И кто забудет об этом –

Бесславен трижды…

Лепушок

мыльная сказка

Мыльный Лепушок жил в ванной, на нижней полочке, в старой треснутой мыльнице. Это бабушка собирала обмылки, что оставались от разных кусков мыла, и слепляла в колобочек – Лепушок.