Волшебное зеркало Тимеи (СИ)

Мой разум от страха начал отключаться. Откуда-то сбоку вновь прозвучал голос, требовательно вопрошающий:

— А теперь ответь — ты любишь меня?

И вдруг перед моими глазами, прямо в летящем черном небе, возникло его лицо.

Я хотела было ответить ему, но почувствовала, что в легких кончается воздух, а в голове растворяются последние мысли.

Клочья лица Рене запрыгали перед глазами — его сверкающие глаза, его шевелящиеся губы… И в тот же миг сознание мое отключилось.

ГЛАВА 25

Не знаю, упала я или мне каким-то образом удалось избежать падения, но еще долго я не могла ухватить свой витающий где-то разум. Я не знаю, где, в каком месте и в каком образе я провела остаток этой страшной ночи, и кто бесконечно смотрел и дышал мне в лицо… Я словно была пьяна до бесчувствия и помню только душный воздух вокруг, очертания то подходящих, то отходящих теней и ударяющий по вискам вопрос: «Ты любишь меня? Ты любишь меня?!.»

Когда я, наконец, пришла в себя, то увидела, что лежу на полу комнаты возле перевернутой набок кровати. Все предметы мебели были на своих местах, в окно светило ясное весеннее утро, а рядом валялись скомканное одеяло и смятая простыня.

Я приподнялась на руке и почувствовала боль в пальцах. Они были сбиты до крови и тяжело ныли. В большом зеркале шкафа прямо передо мной сидело мое отражение. За проведенные в плену Рене месяцы я уже успела свыкнуться и даже отчасти примириться с ним, но увиденное меня устрашило.

Старуха в зеркале была поистине ужасна. Ее редкие космы были всклокочены, беззубый рот перекошен, а во взгляде запавших глаз читалось безумие.

Я отвела взгляд в сторону, чувствуя, как горечь и отчаяние заполняют душу.

В комнату зашла Мишель с подносом.

— Ваш завтрак, мадам.

Внезапно во мне все закипело, забурлило, заметалось… На бедную женщину-робота обрушилась моя испепеляющая ненависть и боль.

— Вон отсюда! — заревела я. — Вон!!!

Выплеснув эмоции, я бессильно рухнула на пол и зарыдала.

Вопреки ожиданиям, Мишель не уронила поднос и не выбежала вон, как было приказано. Тем же металлическим голосом она возвестила:

— Это сырая и ветреная погода так на вас влияет, мадам!

Послышался стук подноса о стол.

Я подняла голову.

— Причесать вас? — деловито осведомилась служанка.

— Простите… — пробормотала я, приглаживая растрепанные волосы. — А где месье?..

— Господин с утра отбыл в Англию вместе с оркестром, — сообщила Мишель, не отреагировав на извинение. Она подошла ко мне вплотную, сощурилась и ухватила прядь волос.

— Может быть, позвать Аделаиду, что бы она сделала вам прическу?

Я посмотрела на нее бессмысленным взглядом.

Отбыл в Англию?.. Сырая и ветреная погода?..

— Какой сегодня день, Мишель?

— Суббота, мадам.

Горячий удар в солнечное сплетение, сгустки мыслей, перебивающих друг друга…

— Я позову Аделаиду Куприс.

— А кто такая Аделаида Куприс?.. — спросила я отстраненно, витая в мыслях возле вязкого пруда.

— Та парикмахер для торжеств, которая делала вам свадебную прическу. Неужто забыли?

Мне показалось, что Мишель оживилась, говоря об Аделаиде. Это было невероятно. Я покосилась на ее прическу — прилизанное «каре» под чепчиком.

Никакой Аделаиды я не помнила, как почти не помнила и саму свадьбу — она прошла словно в бреду и не оставила следа ни в моей душе, ни в памяти.

— Нет… — вежливо отказалась я. — Не надо Аделаиду.

Не найдя отклика на свое разумное предложение, Мишель поджала губы и задрала голову.

С достоинством взяв со стола пустой поднос, служанка ушла, не сказав больше ни слова.

Едва за ней закрылась дверь, я накинула халат и, перешагнув через одеяло и простыню, вышла на балкон.

Сырая и ветреная погода… Ночь с субботы на воскресенье…

Если и есть у меня этот шанс, подсказанный Календи, то только сегодня. Как знать, может, такая погода и ночь с субботы на воскресенье совпадут теперь очень не скоро…

Я подошла к зеркалу и, стараясь не смотреть на старуху, принялась расчесывать тусклые редкие волосы. И опять эта не дающая покоя мысль шевельнулась где-то внутри.

Кому я нужна там, в своем родном городе, в этом образе?.. Мама выгонит меня из дому, Вадим посмеется…

Но тетя Клаша… Она меня не предаст. Она поселит меня в маленьком домике на Упряжной улице, и я буду жить дальше. Как угодно и в каком угодно облике, только не здесь, не в этих постылых стенах, со страшными тенями и лебедями с человеческими глазами, с роботами-слугами, а самое главное — я больше никогда не буду, дрожа от омерзения, принадлежать ненавистному, отвратительному старому колдуну! Я не буду, подчиняясь его злой воле, падать в пропасть, прощаясь с жизнью… Я буду гулять по ночным улицам, ловя в ладони дождь, встречать весну на обрыве у реки, я буду читать по вечерам книги, сажать в саду елочки, и я буду свободна! Абсолютно свободна!

Полная решимости, я отбросила приготовленное к завтраку платье до пят и, открыв шкаф, надела какую-то легкую юбку и трикотажную майку. Вместо надоевших туфель на каблуках обула домашние тапочки-балетки.

Потом нажала на кнопочку в стене и оказалась внизу.