Волшебное зеркало Тимеи

Раздался скрип двери, и я медленно повернула голову. На пороге стояла медицинская работница, сменяющая Хлою. У нее было какое-то немецкое имя, кажется, Гретхен или Лизхен, но сейчас мне ни за что не вспомнить его.

— Вам необходимы витамины. К ужину полагается яблоко.

И она поставила на прикроватную тумбочку блюдце с аппетитным яблоком.

Стук тарелки о тумбочку прозвучал так громко и болезненно, что я заткнула уши руками. Но яблоко было свежим, ароматным и красным, как кровь.

Мне вдруг так захотелось его, что я даже привстала с кровати. Какое-то оживление всколыхнуло меня, и рука сама собой потянулась к сочному фрукту.

— Приятного аппетита, — сказала медсестра и ушла.

Я взяла яблоко в ладонь.

Оно было такое спелое, что у меня потекли слюнки. Я откусила кусочек… Вкус был необыкновенный, его сладость была столь долгожданна после унылых макарон, что обычное яблоко показалось самым желанным лакомством на свете! Только немного портила его легкая горчинка, угадываемая где-то в глубине этого вкуса…

Чей-то далекий голос вдруг слабо прозвучал в голове… Шевельнулось воспоминание…

«…И не садись на яблочную диету».

Кто это сказал?.. И когда?..

А яблоко было таким вкусным, что, невзирая на горчинку, я доела его до черных косточек и обсосала огрызок.

Внушающий мне что-то голос пропал.

А в теле появились силы. Палата вдруг стала уютной и теплой, ткань одежды — мягкой и нежной.

Я легко встала с постели, вышла в коридор, подошла к окну… Дождь на улице прошел, и сад преобразился: кусты немного выровнялись и даже, кажется, зазеленели; деревья продолжали лежать, но стали хрупче и живее, и уже не выглядели поваленными бревнами.

Мне вдруг почудилось, что если открыть окно, то я смогу вылететь в сад… будто что-то на мгновение приподняло меня над землей.

— Еще немного, и ты сделаешь это, — послышалось за спиной.

За мной стояла Железная Бернадет. Куда-то ушла грубость из ее голоса, и он лился, как весенний ручей.

Почему-то меня совершенно не удивили все эти перемены. И произнесенное ею не огорчило и не обрадовало.

«Как это будет здорово, — подумала я немного отстраненно, словно сознание было подернуто пылью. — Я буду летать».

Но эмоций при этом я почти не испытала — пришли лишь посторонние мысли, не приведя за собой чувств.

— Всего через несколько дней ты сможешь взлететь в небо.

Бернадет неожиданно улыбнулась. И я улыбнулась в ответ.

Цвет стен казался мне приятным и радующим глаз, Бернадет — искренней, решетка окна — узорчатой…

— Заходи в палату, — ласково произнесла она. Я смотрела на нее как приблудившийся щенок.

Пристально взглянув на меня из-под низких бровей, словно пытаясь прочесть что-то на моем лице, она повторила:

— Заходи.

Я кивнула и взялась за ручку двери.

Бернадет развернулась и пошла по коридору к столику дежурной.

И она не видела, что вместо того, чтобы зайти в палату, я тихо прикрыла дверь и зачем-то двинулась вслед за ее крупной фигурой — бледное привидение в мешковатой рубахе и бесформенных штанах. Мне не хотелось оставаться одной. Она приласкала меня, и я, как все тот же потерявшийся щенок, побрела за ней.

И поэтому, когда она обратилась к сидящей на приеме немке, то не приглушила неожиданно вновь ставшего грубым голоса.

— Скоро на выписку нашу красавицу. Райские яблочки, от которых вырастают перья, делают свое дело…

И она засмеялась неприятным, ведьминским смехом, который заставил меня замереть в растерянности.

Я стояла в самом начале коридора, за углом — старая, обритая под ноль, не имеющая ни лица, ни фигуры. И это «красавица» было произнесено с такой насмешкой, издевкой, что я онемела, словно острый нож пронзил мое доверчивое сердце.

Меня вдруг охватила дрожь. Носок тапка ткнулся в пол, и я увидела выщербины в его разбитых плитах.

Дурман стал спадать…

Мысль… Мысль точила меня… Вспомнить, вспомнить…

И я вспомнила.

«…Не садись на яблочную диету!..»

Это были слова Грега Андерсона.

ГЛАВА 38

На следующий день я вышла в сад после ужина, стараясь успеть до вечернего укола — медленно и тихо, так, чтобы не слишком бросаться в глаза дежурившей немке. Там, в сумерках, под потемневшим кустом, я объела яблоко до огрызка, сплевывая кусочки в тарелку, пронесенную под рубахой; потом коченеющими ладонями разгребла мерзлую землю под кустами и зарыла их там. Огрызок же принесла назад, положила на тарелку и поставила на тумбочку в своей палате, замечая, что она уже не такая уютная, как вчера, и швы на одежде чуть погрубели. Свет еще оставался яснее, чем в первые дни пребывания, но и он постепенно начинал тускнеть.

Действие яблока понемногу проходило. Но мне надо позаботиться о том, чтобы этого не заметила Бернадет.

Не успела я отойти от тумбочки, как в палату вошла Хлоя. Я была рада видеть эту хрупкую девушку — лишь ее лицо не изменилось ни до приема яблока, ни после. Оно хранило обычное выражение — немного печальное, молчаливое и смиренное.

Подойдя к моей постели, Хлоя достала шприц и ампулу.

Предчувствуя ужас предстоящего укола, я невольно сжалась под своей рубашкой. Хлоя подняла лицо, и наши глаза встретились.