Волшебные миры Хаяо Миядзаки

В фильме, казалось бы, противоречащие друг другу силы сливаются в единую гармонию. В сцене, где Кики и Томбо мчатся по дороге вдоль пляжа на велосипеде с пропеллером, Миядзаки показывает, что технологии и сверхъестественное могут работать вместе. Пролетая на метле по чудесным, но уже полностью урбанизированным улочкам Корико, Кики служит своего рода «навязчивым анахронизмом», по прекрасному выражению Майкла Дилана Фостера[192]. Она словно явилась из прошлого сквозь время и пространство. Миядзаки подчеркивает некоторую неуместность появления сверхъестественного в Корико, заполняя его улицы привычными для города транспортными средствами: поездами, трамваями, машинами, в том числе скромным грузовиком, на котором Урсула с Кики автостопом едут в лесной домик художницы.

Кульминация фильма, в которой колдовство Кики берет верх и над временем, и над технологиями, говорит об оптимистичном будущем, в котором традиции выстоят против посягательств современности. Это еще яснее проявляется в мешанине финальных сцен. Режиссер показывает нам счастливую интеграцию Кики в городскую жизнь и как она наслаждается дружбой со своими ровесниками. В то же время мы видим, как она летит на метле над Томбо, который крутит педали велосипеда с пропеллером, и это служит простой и эффектной иллюстрацией мира, одинаково радостно принимающего как технологии, так и волшебство.

Миядзаки заканчивает фильм сценой, в которой родители Кики читают письмо, где она рассказывает, как ей хорошо на новом месте. Преподаватель Сугита предполагает, что они не просто взволнованы, но и могут испытывать чувство утраты[193]. Если «Тоторо» в каком-то смысле является фильмом о страхе смерти, особенно о страхе ребенка перед смертью родителя, то фильм «Ведьмина служба доставки» можно рассматривать с точки зрения страха перехода во взрослую жизнь. С одной стороны, этот страх – своеобразная форма траура по утрате детства, с точки зрения родителя, который наблюдает за взрослением своего ребенка. С другой стороны, это может быть некая ностальгия по своему собственному детству, которую испытывают, скажем, молодые работающие женщины при просмотре этого фильма. Такой сложный неявный прием, вызывающий у взрослых ностальгию по их ранним проявлениям независимости и печальное осознание того, что с собой приносит эта независимость, придает фильму эмоциональную силу. Интересно, что к Кики возвращается способность летать, но не возвращается способность разговаривать с Зизи. Когда в конце фильма Кики пролетает над своим новым домом, она уже гораздо сильнее, но и гораздо сдержаннее, чем когда она только прилетела, и это и есть радостная и одновременно грустная картина того, что влечет за собой взросление.

Сам режиссер точно так же мчался навстречу своему будущему. Как отмечает Сэйдзи Кано, «с выходом фильма о Кики студия «Гибли» вступила во вторую стадию… пошатнула устоявшееся представление о том, что хиты может снимать только Голливуд, и доказала, что японские фильмы тоже могут собирать большие аудитории»[194]. Следующее десятилетие принесет Миядзаки его величайшие режиссерские триумфы, и он, подобно Кики, выйдет на международную арену.

9. «Порко Россо» приземляется в Касабланке

Фильм о личном – страшная вещь!

– Миядзаки

Следующий фильм Миядзаки, «Порко Россо» (Kurenai no buta), вышел в 1992 году, три года спустя после премьеры «Ведьминой службы доставки» и на расстоянии световых лет от сюжета того фэнтезийного фильма о взрослении. Это история бывшего летчика Первой мировой войны, который становится охотником за головами в Адриатике. Фильм содержит четкие фантастические элементы, а также поднимает серьезные политические, социальные и моральные темы. Этим фильмом режиссер открыл новое направление, далекое от детского и даже подросткового фэнтези, и показал мир, в котором, наряду с обращением к теме волшебства, обращается к войне, истории, сложностям взрослой жизни, таким образом добавив мирам Миядзаки новую, более взрослую грань.

Особенно выделяется одна сцена: красивая женщина исполняет песню в ночном клубе. Слова на французском языке, субтитров нет, но медленный темп и привязчивая мелодия говорят о том, что это песня о потере. Во время песни кадр перемещается на улицу, где мы видим одинокий гидроплан, пересекающий небо сквозь красновато-коричневые облака заката. Печальная песня всё звучит, а маленький гидроплан скользит к причалу возле отеля, где находится клуб. Пилот входит в бар, и мы следуем за ним. Стоя в одиночестве на вершине лестницы, пилот Марко, собранный и опрятный, в своем летном костюме и шелковом шарфе, смотрит на женщину, которая поет по-французски «Как быстротечно время вишен».

Эта сцена могла бы быть уместна в классическом черно-белом фильме 1940-х гг. Но это фильм в цвете. К тому же анимационный. Наконец, подтянутый летчик – свинья, или, вернее, мужчина с лицом свиньи.