Волшебные миры Хаяо Миядзаки

Вполне вероятно, что формат оригинальной манги и короткое время работы, изначально запланированное на сериал, не вызвали высоких ожиданий как у режиссера, так и у студии, которые до этого работали в лихорадочном темпе. Похоже, освобождение от привычного давления, свойственного работе в студии, дало Миядзаки пространство для новых мыслей и возможность исследовать новые проблемы. Когда фильм растянулся из сорока пяти на девяносто минут и туда вошли новые персонажи и сюжетные линии, он превратился в нечто многослойное – развлекательное и при этом эмоционально сложное. Играя с образами ностальгии и побега от мира в противовес вовлеченности и приверженности, фильм в итоге оказался неожиданно глубоким исследованием кризиса среднего возраста.

Проект задумывался как веселая история о приключениях бывшего итальянского летчика-свиньи, который работает охотником за головами, летает на своем деревянном гидросамолете по Адриатике и спасает людей, попавших в беду. Сюжет позволил Миядзаки воплотить одну свою большую любовь – любовь к рисованию самолетов. Он рисовал восхитительные воображаемые летательные аппараты и в предыдущих фильмах, например, в «Навсикае» и «Лапуте», но в «Порко», с его сценами полетов над океаном, перед нами предстали и винтажные самолеты времен Первой мировой, и маленькие яркие гидропланы, которые, по мнению режиссера, представляли золотой век в истории авиации.

Эти самолеты кажутся совершенно непрактичными, зато выражают безграничную радость полета ради самого полета, а благодаря своим плоским крыльям и выдвигающимся шасси очень напоминают стрекоз – любимый символ эфемерности в японской культуре.

Миядзаки настоял на том, что сам выполнит все сцены полета, и ему удалось передать красоту и гибкость как самих самолетов, так и многочисленных сцен в воздухе.

Подобно главному герою, отчасти человеку и отчасти свинье, сам фильм тоже представляет собой гибрид: это увлекательная приключенческая история, в которой содержатся уникальные комментарии политической и моральной приверженности, среднего возраста, мужественности и страсти. Во многих отношениях это самое откровенное выражение тоски самого Миядзаки по другой жизни, наполненной действием, свободой, имеющей сильную моральную значимость, – словом, очень далекой от постоянной работы под давлением, обычной для режиссера. Великолепную анимацию и фантастический сюжет можно рассматривать как своеобразную терапевтическую проработку травм среднего возраста.

Травмы здесь есть и личные, и политические. В 1992 году режиссер столкнулся с ситуацией, нанесшей ему, как он говорил по-английски, «body blow» («сокрушительный удар». – Прим. пер.), когда Югославия, бывшая страна восточноевропейского блока, начала разваливаться[199]. Югославия была своего рода живым олицетворением просвещенного и независимого социализма во время Холодной войны, и ее распад вызвал волну насилия, от массовых убийств и изнасилований до этнических чисток.

Почему японский режиссер, живущий на другом краю света, так остро реагировал на конфликты в Восточной Европе? Почему это вообще так заботило японцев? В первую очередь нужно сказать, что многие японские граждане гораздо больше погружены в мировые события, чем американцы. Не менее важно и то, что Миядзаки – художник, влюбленный в Европу, хорошо понимающий ее современную историю и глубоко восхищенный некоторыми чертами европейского образа жизни. Такое восхищение европейским идеалом заставило его еще больше огорчиться распаду Югославии. Режиссер полагал, что подобная кровавая бойня уже невозможна в современной просвещенной Европе. Этот конфликт отдавался в душе Миядзаки эхом кровопролития Первой мировой войны и предшествовавших ей событий.

Кано предполагает, что песня «Les Temps des Cerise», литания скорби о павшей Парижской коммуне 1871 года, стала музыкальным выражением чувства утраты и предательства, которое испытывал сам Миядзаки[200]. Падение Югославии стало сокрушительным ударом по еще теплящемуся оптимизму художника в отношении мира в целом и надежд на лучшее будущее. Миядзаки кратко пояснил свои чувства вскоре после выхода «Порко» в обезоруживающе откровенной дискуссии с певицей Токико Като, которая озвучивает в фильме Джину. Он подчеркнул, что его поколение выросло в то время, когда все верили в возможность создания лучшего мира. Наблюдая за тем, как их родина, разрушенная и покалеченная войной, превращается в страну новых возможностей, японцы, родившиеся в 1940-х, ощущали вдохновение и прилив сил. Многим из них мирная жизнь в содружестве с другими странами представлялась сильным и осуществимым идеалом.