Волшебные руки труда и науки

— Эти вот кирпичные домики были не для нас строены...— рассказывал старый пенсионер, давно покинувший травильный цех, где проработал полвека. — В них начальство жило, всякие там конторские крысы, мастера познатнее. А нам, рабочему классу, — казарма. Показал бы тебе казармы, да нет их теперь — снесли... Дома новые понастроили. А то бы посмотрела. В одну казарму человек сто натолкают, каждой семье собачью конуру отведут. И живи! А не нравится — никто не держит. Ступай за шлагбаум!

На мой вопрос, что это значит, старик рассмеялся:

— Вот, оказывается, и понятия не имеешь. А дело-то страшное было...

Он рассказал, как всякого, кто «чем-либо не потрафил начальству, вышвыривали за шлагбаум». Попросту говоря, лишали жилища, заработка, гнали за пределы заводского поселка, где были установлены особые полосатые загородки. Они-то и звались шлагбаумом.

Что оставалось делать этим несчастным людям? Одни из них забирали своих ребятишек и уходили бродить из деревни в деревню в поисках счастья. Другие в надежде когда-либо вернуться к прежней работе строили землянки здесь же, на окраинах поселка.

Прошли годы, десятки лет, и бывший пустырь превратился в новый район поселка с печальными, убогими постройками и страшным названием «Вышвырка»...

Канули в невозвратное и «Вышвырка», и грязные казармы. Много новых домов выросло в Гусь-Хрустальном. Они похожи на тысячи других домов, выстроенных в советских городах, и решительно отличаются от старинных кирпичных домов, оставшихся здесь от прежних времен.

Надо признаться, что мне, приезжему человеку, с первого взгляда больше понравились старинные домики. Уж очень они забавны. Маленькие, словно игрушечные, с островерхими крышами и узкими, как бойницы, окнами, они сложены из аккуратных красных кирпичиков и похожи друг на друга, словно братья-близнецы.

Они выглядят как декорация какой-то пьесы, повествующей о старине.

— В том-то и дело! — рассмеялся один гусевский инженер, когда я поделилась с ним впечатлениями от их города.— Это вы правильно сказали: «декорация»! А жить-то в декорациях не очень удобно. Зайдите в такой игрушечный домик — и вы увидите, как там тесно, мрачно... Нет, я предпочитаю современную квартиру, с большими окнами, водопроводом, центральным отоплением...

Новые постройки растут в городе, и день ото дня все больше новых людей появляется на его улицах.

Это молодые специалисты: рабочие, инженеры, техники, приезжающие сюда со всех концов Советского Союза для работы на гусевских заводах стекла.

На одном, самом старинном, изготовляют хрустальную посуду. Другой завод носит имя товарища Дзержинского. Завод начал работать в 1929 году, и за это время он выпустил уже миллионы тонн листового оконного стекла, стекла для автомобилей, автобусов, троллейбусов.

Третий завод совсем молод. Он возник в годы Великой Отечественной войны. На нем изготовляют стеклянную ткань. И так же, как новые дома отличаются от старых, просторные цехи новых заводов с их новейшими машинами совсем не похожи на помещения хрустального завода, строившегося двести лет назад. Правда, и он значительно обновился, но кое-где еще сохранились старые, тесные помещения, полумрак, рассказывающие лучше всяких слов о том, как работали мастера стекла в старину.

У СТАРОГО МАСТЕРА

Многие гусевские хрустальщики утверждают, что являются потомками тех, кто еще в семнадцатом веке работал на первых стекольных заводах под Москвой, а затем перекочевал на фабрику Мальцева в Гусь-Хрустальный.

Они гордятся своей принадлежностью к роду потомственных стеклоделов. Да и, правду надо сказать, им есть чем гордиться. От дедов к отцам и от отцов к сыновьям переходило драгоценное умение выдувальщиков, граверов, художников.

Кое-кто из стариков еще работает на заводе.

С гордостью показывает старый мастер на один из изумительных бокалов, хранящихся в музее города.

Бокал украшен маленькой виньеткой, изображающей какое-то фантастическое чудовище с раскрытой пастью. Разъяренное, злое, оно беспомощно против лихого всадника с копьем в руке. Стройный конь тоже принимает участие в борьбе. Он копытами попирает чудовище. Глаза его горят. Грива распущена. Мимо этой вещи не пройдешь равнодушно — она приковывает внимание.

А дальше — работы самого мастера.

Вот ваза с изображением павлина. Гордая птица распустила свой хвост. Вокруг нее тропическая растительность — сочные листья, упругие плотные стебли.

На другом сосуде — таинственный подводный мир с водорослями и рыбками. Много посуды, изукрашенной узорами, взятыми у самой природы. Листья папоротника, земляники соперничают по своей красоте с прозрачным морозным рисунком.

Здесь, в музее, собрано все лучшее, что выполнено мастерами за двести лет существования завода. И все настолько красиво, что трудно словами рассказать о воздушности, блеске, звонкости и разнообразии форм этих чудесных вещей.

Многие из них побывали на выставках в Париже, Вене, Чикаго.