Братья искали любые материалы о Золотом боге – и среди прочего нашли упоминание о компасе Колумба, который помогает найти то, что ты страстно ищешь. Они наняли знаменитого детектива, который выяснил, что шкатулка с компасом попала в руки Вячеслава Самохина, которому она досталась от прадеда. Сам Самохин не знал, как она открывается и что в ней хранится, но ему компас Колумба принес только несчастья и смерть. Впрочем, все, что было потом, вы и без меня знаете… Не нальете ли вы мне еще чашечку этого замечательного кофе?
– Спокойно, Рик, – сказала Тоня, распахивая дверь собственной квартиры, – если этих уродов дома нет, то с дядькой мы живо справимся. Но ты сразу на него не рычи, а то он еще со страху помрет, он вообще-то трус.
Рик, хоть и имел повязку на боку, был настроен бодро. Он чуть приволакивал левую заднюю лапу, но в остальном выглядел неплохо.
В квартире, однако, дядьки они не нашли. Было грязно, душно и пусто. Валялись какие-то пустые мешки и ненужные тряпки, все тюки и коробки исчезли. Исчезли также кое-какие вещи – теткин парадный сервиз, серебряные ложечки, еще бабушкины, бабушкин же набор фарфоровых слоников, что полагалось ставить на комод, а также старинный альбом для фотографий с бронзовыми накладными застежками. Очевидно, эти застежки и привлекли похитителей. Не было сомнений, что все это прихватила с собой, уходя, дядькина женушка Мириам или как там ее, а также ее брат или муж, кто их разберет. Тоне нет до них никакого дела. Но вот куда подевался дядька? За выпивкой, что ли, отправился?
Тут она осознала, что в сумке давно уже заливается ее мобильник.
– Это Антонина Барсукова? – послышался незнакомый официальный голос, и у Тони сжалось сердце – неужели ее неприятности не кончились, неужели еще кто-то по ее душу?
Выяснилось, что говорят из больницы. К ним вчера привезли дядьку в очень плохом состоянии.
– Что с ним? – спросила Тоня не слишком встревожившись, такие, как ее дядька, в огне не горят и в воде не тонут.
Оказалось, однако, что дело плохо, медсестра так прямо и сказала. Бормотала что-то про печень и почки, измученные алкоголизмом, и изношенное сердце.
– Помирает, в общем, дядька твой, – по-свойски добавила она, убедившись, что Тоня реагирует спокойно, – твой телефон дал, просил приехать. Боится, что бросишь его, хоронить не будешь.
«Надо бы», – подумала Тоня, но сказала, что приедет.
Рика она оставила в квартире, наказав вести себя тихо и ждать ее возвращения.
Дядька лежал на кровати весь желтый как лимон, под глазами мешки, сами глаза красные и щеки ввалились.
– Пришла… – прохрипел он, – а я вот тут…
Тоня поискала в своей душе ростки жалости к этому человеку, не нашла и села на стул возле кровати.
– Чего звал? – спросила она.
– Помираю я… – прохрипел он, – так уж ты не бросай меня, похорони как полагается: молебен закажи, поминки… денег не жалей…
«Ага, кабы они у меня были», – подумала Тоня, но вслух сказала другое.
– Сделаю. Не ради тебя, ради ее памяти, тети Лины. Но плакать о тебе не буду, так и знай.
– И вот еще… Возьми там… – Дядька засуетился, показывая на тумбочку.
Тоня вытащила из ящика простой бумажный конверт. «Моей племяннице Тоне» – было написано от руки, она узнала четкий учительский почерк тети Лины. В конверте было письмо.
И подпись: тетя Лина.