Волшебный компас Колумба

Снова он услышал какой-то приглушенный стон.

Этот стон доносился из-за небольшой двери, которая вела в помещение под скосом крыши — нечто вроде чулана или кладовой. Матюша дернул за дверную ручку — и дверь с громким скрипом открылась. За ней действительно оказался полутемный, заваленный хламом чулан. В дальней его стене было окно, но пыльное и маленькое, так что от него почти не было света.

Матюша протянул руку к выключателю, щелкнул кнопкой — и тут же лампочка под потолком ослепительно вспыхнула и с громким хлопком перегорела.

Бандит чертыхнулся. В чулане и без того было темно, а после яркой вспышки Матюша и вовсе почти ничего не видел. К счастью, на полу, буквально перед самой дверью, стоял старинный медный подсвечник на три свечи. В голове у Матюши внезапно всплыло совершенно незнакомое, непонятно откуда там взявшееся слово «канделябр».

Матюша достал из кармана зажигалку, зажег свечи и поднял канделябр над головой.

В чулане стало светлее. Бандит увидел, что небольшое помещение под завязку наполнено всевозможным никому не нужным барахлом. Здесь были старые чемоданы, коробки, ящики. Посреди чулана стоял детский трехколесный велосипед — в детстве у самого Матюши был точно такой же. Дальше, возле стены, стояла старинная швейная машинка с кованой станиной.

И там, на полу возле этой машинки, Матюша увидел Хорька.

Его тщедушный напарник лежал на полу в позе нерожденного ребенка, подтянув ноги к животу, и не подавал признаков жизни. Волосы на голове у него потемнели и слиплись — должно быть, от крови. На полу возле его головы темнела небольшая лужица.

Матюша перебрался через коробки и ящики, склонился над своим напарником и негромко позвал его:

— Хорек, ты живой?

Хорек не отозвался, и Матюша подумал, что он мертв.

Эта мысль вызвала у него в душе неожиданный отклик.

Они уже два года работали вместе, Хорек часто прикалывался над толстокожим напарником, высмеивал его обжорство и медлительность, но тем не менее Матюша успел привязаться к напарнику, и теперь его маленькие глазки наполнились теплой влагой.

— Хорек, кто же тебя так? — проговорил Матюша горестно и добавил с закипающей в душе яростью: — Найду гада, на куски его порву!

Впрочем, на место ярости тут же вернулась жалость к напарнику, он наклонился пониже и потрогал его плечо.

Хорек в ответ на это прикосновение шевельнулся и негромко, жалобно застонал.

— Так ты живой? — бурно обрадовался Матюша.

Он поставил канделябр на швейную машинку, поднял Хорька, порадовавшись при этом, что тот такой легкий, и понес его к выходу из чулана.

Когда он вышел в коридор, дверь чулана от сквозняка захлопнулась, и от сотрясения канделябр с горящими свечами упал на пол. Матюша этого не заметил, а если бы и заметил — не обратил бы внимания: его сейчас беспокоило только одно — как бы скорее доставить своего полуживого напарника в безопасное место, в место, где ему окажут помощь.

При падении две свечи погасли, но пламя третьей лизнуло сваленные на полу старые журналы. Сухая бумага вспыхнула как порох. С журналов огонь перекинулся на коробку с фотографиями, дальше — на ситцевую занавеску…

Как голодный зверь, пламя пожирало сваленный в чулане хлам, и голод его только усиливался. Через несколько минут огонь полыхал в комнате, как в доменной печи. Еще несколько минут — и от жара лопнуло стекло в маленьком окне, языки пламени вырвались наружу. От проникшего в комнату свежего воздуха огонь приобрел новую силу и кинулся пожирать соседние комнаты…

Матюша уже не видел, как пламя охватило весь дом Самохиных — он выезжал из коттеджного поселка, торопясь доставить своего друга и напарника в безопасное место.

Наконец Кристофоро покинул дом синьора Кастельнуово. Тот же рослый слуга по имени Петруччо, который привел его сюда, согласился проводить гостя до его дома. Они молча шли в ночной тишине, Кристофоро бережно прижимал к груди шкатулку черного дерева, предсмертный подарок синьора Кастельнуово.

Город был погружен в ту мрачную, безысходную тьму, которая наступает незадолго до рассвета. В эти предрассветные часы чаще всего посещают спящих ночные кошмары, тех же, кто не может заснуть, охватывает черное отчаяние. В эти часы чаще всего смерть приходит за человеком. В эти часы в каруджи — узких генуэзских переулках — орудуют ночные головорезы.