Волшебный корабль

– Так вот, – сердито мотнула головой бабушка, – вот до чего докатился наш сатрап! Он не держит обещаний, данных его дедом и отцом… да еще и низводит своих сердечных подруг до уровня шлюх, годных только удовлетворять его похоть! А ведь было же время, когда семьи гордились своими дочерьми, удостоенными звания подруг, ибо это был важный пост при дворе и от женщины требовались искусство дипломата и немалая мудрость… Во что же он их теперь превратил? В свой гарем? Какое безобразие! Ни за что не позволю, чтобы моя внучка таким образом одевалась, даже если подобное и у нас в моду войдет.

– Ты хочешь, чтобы я стала такой же старой и таким же синим чулком, как вы с мамой! – выкрикнула Малта запальчиво. – Чтобы я из ребенка сразу превратилась в старуху! А я не хочу! Я совсем другого хочу!

– Никогда в жизни, – произнесла Кефрия, – я не разговаривала таким образом со своей матерью. И не потерплю, чтобы ты вот так отвечала бабушке. Если…

– Если бы ты ей отвечала, как я, может, тогда бы ты сумела пожить! – заявила Малта. – Но ты не сумела! Спорю на что угодно, ты всегда была серенькой мышкой, тихой и послушной. В один год тебя показали обществу, а на другой уже выдали замуж! Как откормленную корову на ярмарке продают! Всего один сезон веселья и танцев – и вот ты уже замужем, чтобы плодить младенцев тому, кто предложил твоим родителям самый выгодный брачный контракт! – Старшие потрясенно молчали, и Малта обвела их глазами. – А я этого не хочу, мамочка. Вот. Я хочу пожить в свое удовольствие! Хочу наряжаться! Посещать всякие замечательные места, где весело и красиво! Я не хочу замуж за какого-нибудь причесанного и приглаженного сынка из «приличной купеческой семьи», которого вы мне подберете. Я хочу когда-нибудь поехать в Джамелию, хочу побывать при дворе сатрапа – и не как замужняя дама с целым выводком малышни!!! Я хочу быть свободной! Я хочу…

– По миру ты нас хочешь пустить, вот что, – сказала бабушка негромко. И принялась разливать чай – спокойно, неторопливо. – Только и слышно от тебя: «я хочу», «я хочу». А о нуждах семьи у тебя и мысли не появляется. – И подняла глаза. – Тебе вина или чаю, Давад?

– Чаю, пожалуйста, – отозвался он с благодарностью. – Ты уж извини, мне особо засиживаться некогда. Надо успеть хотя бы к Представлению Подношений. Мне ведь, вы знаете, за себя там выставить некого… И еще госпожа Винтальи, кажется, со мной хотела переговорить. Вас-то они, конечно, не ждут в этом году из-за траура.

И он неловко умолк.

– Твой чай, – улыбнулась бабушка. И посмотрела на Нану. – Нана, милая… Очень не хочется тебя об этом просить, но ты не уложишь Малту в постель? Да проследи, чтобы прежде она вымылась хорошенько. Ты уж прости, что приходится к тебе обращаться…

– Не беспокойся, госпожа моя. Я тебе всегда рада услужить.

Вот это было верно. Сколько помнила ее Малта, Нана была крупной, сильной – и совершенно неумолимой. Она схватила ее за руку и потащила из комнаты. Малта пошла не сопротивляясь – не потому, что ее сломили, а просто чтобы сохранить остатки достоинства. Она вытерпела, пока Нана раздевала ее, и сама забралась в горячую ванну, которую Нана ей приготовила. Она вообще этой противной властной няньке не сказала ни слова – хотя та беспрерывно зудела у нее над ухом, вновь и вновь повторяя, как ей, Малте, надо бы постыдиться.

«А мне совсем даже и не стыдно! Ну вот нисколечко! – упрямо твердила про себя Малта. – И ничуть я вас не боюсь! Вот вернется папа, придется тебе, мамочка, и тебе, бабушка, ему отвечать за все, что вы тут со мной сделали!»

Мечты о страшной мести согревали душу и помогали терпеть. И еще… воспоминание о взгляде Сервина Трелла и о той сладостной дрожи, которую она при этом ощутила. Сервин, по крайней мере, отныне знает, что она больше уже не дитя!

Глава 19 Свидетельство

Сильно болит?

– А ты можешь чувствовать боль?

– Ну, не так, как вы, люди, но…

– Тогда зачем спрашиваешь? Что бы я ни ответил, для тебя это все равно будет лишено смысла.

Последовало долгое молчание. Проказница сложила руки под грудью и смотрела прямо перед собой, пытаясь справиться с нарастающим отчаянием и горем. Их с Уинтроу отношения не улучшались. Со времени злополучной стоянки в Крессе он затаил обиду и с каждым днем все более отдалялся и отгораживался от нее. Общение, предназначенное доставлять радость им обоим, становилось пыткой.

Северный ветер подгонял судно на юг, в теплые края. Погода стояла отменная, но больше ничего хорошего в жизни не наблюдалось. Команда ополчилась на Уинтроу – а стало быть, и на нее. Проказница прислушивалась к разговорам матросов и в общих чертах представляла себе, что случилось на берегу. Знала она и то, что Уинтроу был по-прежнему убежден: он поступил правильно. И мудрость трех поколений Вестритов, накопленная в ее памяти, говорила Проказнице, что дедушка Уинтроу наверняка согласился бы с внуком. А он, глупенький, расстраивался из-за таких мелочей, как осуждение команды, дружно провозгласившей его трусом. Из-за того, что отец, похоже, разделял мнение матросов.