Волшебный пояс Жанны д’Арк

— Да утром. Людочка как раз ушла…

— Погодите, — Кирилл прервал рассказ, — Людочка на ночь оставалась?

— Так… как обычно… она частенько тут ночует. Ты уж не серчай на девчонку, Кирилл. Здесь ей спокойней… Не подумай, она без Игорька, одна, надолго не задерживается, знает порядок. В квартире приберется и назад. А с ним уже и ужин… и завтрак… гулять вместе ходят, под ручку… Игорек к ней тянется… да и нашим-то спокойней, когда он под присмотром. Людочку любят.

Кирилл кивнул. Выглядел он донельзя озадаченным. Да и Жанна… Как-то вот странновато выглядела подобная забота.

— Антонина Петровна, — вкрадчиво поинтересовался Кирилл, наклонившись к самому уху консьержки, — а вы больше ничего мне рассказать не хотите?

— Про… Людочку? — уточнила та.

— Про Людочку…

— Сердишься.

— Нет, Антонина Петровна! — Кирилл вздохнул. — Чего на вас сердиться-то?

— Ну… что не сказала… ты ж мне платишь, чтоб я за братцем твоим приглядывала. — Антонина Петровна сложила спицы и в кулаке их зажала, точно собиралась Кирилла ткнуть. — А я недоглядела… только вот, ты уж извини, Кирилл… но больно ты к нему строгий. А я тебе так скажу…

Выглядела старушка весьма воинственно, и Кирилл отодвинулся. Просто на всякий случай, а Жанна не сумела сдержать улыбки.

— Ему не доктор нужен, а баба нормальная, которая сумеет и с головой управиться, и вот с этим, — Антонина Петровна щелкнула пальцем по морщинистому горлу. — Я-то, чай, поболе твоего пожила, много повидала. И все эти ваши болячки, они от дури большой и от неустроенности. Что Игорек? Сначала мамаша его, профурсетка профурсеткой, вечно где-то там в вышинях витает, никогда не поздоровается даже. А потом и вовсе один, бобыль бобылем… вот и запил. Конечно, депрессия будет.

Непривычное слово Антонина Петровна проговорила по слогам.

— И вы его лечите-лечите, да не вылечите… вон небось, когда Людочка рядом, он и цветет. И мужик нормальный… И кому от того плохо? Никому. Чай взрослый, сам решает…

— Антонина Петровна, — прервал разглагольствования Кирилл. — Игорь, если вы не запамятовали, ничего сам решить не способен. Он не вправе совершать какие-либо сделки, подписывать документы… и в брак вступать.

— Вот! — Антонина Петровна выставила спицы. — Оттого и молчала! Вам-то, понятно, Людочка не по нраву. Не вашего она полету птица. Я ей, когда заприметила, как она на Игорька смотрит, это и сказала, что, мол, осторожней, непростая семейка… Только когда мы, бабы, про осторожность думали, ежели влюбленные…

— А она влюбленная?

Кирилл поинтересовался таким тоном, что Жанна сразу поняла: во влюбленность он не верит ни на грош.

— Влюбленная, — убежденно заявила Антонина Петровна. — Очень Игорька любит. И смотрит за ним хорошо. И ей он как человек надобен… А вы только и смотрите, чего за нею есть! А ничего за нею нету. Родители ее — голь перекатная… мне-то моя свекровушка, было дело, прямо так и заявила, что, мол, не пара ты, Тоня, нашему Алешке. И всю жизнь попрекала… Может, он и профессорской семьи был, да только в той семейке все безрукие да бездушные. Лишь смотрят, сколько за человеком золота да денег есть, а что сам этот человек из себя представляет, им все равно было…

Антонина Петровна распалялась и краснела, выплескивая давние обиды. Верно, крепки они были, оттого и пожалела она Людочку в ее стремлении связать судьбу с богатым парнем. И прикрывала роман, молчала не потому, что не видела, а потому, что не хотела, чтобы выгнали бедную.

— Вот и жили бы себе!

— Стоп! — рявкнул Кирилл и выдохнул, переводя дух. — Кто и с кем жить будет, это мы потом разберемся, если вообще кто-то жить будет… Когда Людочка ушла?

— Утром.

— Когда утром?

— Так… в половине десятого. Ей мамаша ее позвонила, чтоб младшенькую в поликлинику свела… а к обеду как раз и быть обещалась.

— Это она вам сказала?

— А то… Людочка — девочка добрая, просила очень за Игорьком приглядеть, чтоб, значит, из квартиры не выходил. Сказала, что он работать сел и, значит, надолго… а она скоренько обернется.

— Скоренько… — эхом повторил Кирилл. — А Николай во сколько пришел?

— Так… в десять. Нет, начало одиннадцатого было… Со мной не поздоровался даже! — пожаловалась Антонина Петровна. — Гордый. Все ваши гордые, уж извини старуху за прямоту.

— Это верно, — отозвался Кирилл, думая о своем. — А во сколько он ушел?

— Так аккурат перед вашим приходом. Вылетел, что пробка из бутылки… нервовый… Думаешь, он Игорька отравил?

— А с чего вы решили, что Игорька отравили?

— Так не сам же! — Антонина Петровна сказала это с искренней убежденностью. — Он сам смерти боялся. Мне как-то поведал, что после матушки… он же ее нашел, а тогда, помнишь, жара стояла… Игорек уезжал на два дня… вернулся, а тут, значит, горе такое… воняло… вот он поглядел, чего с ней стало, и сильно в волнение пришел… и потом уже, когда с ним эта самая депрессия приключилась, все мне плакался. Сидел тут и рассказывал что про жизнь свою, что про матушку, что про смерть, которая приключится со всеми… и что очень он умирать боится. Николай это. Больше некому. — Антонина Петровна взялась за спицы.