Волшебный пояс Жанны д’Арк

— Зачем ему? — спросил Кирилл и сам себе ответил: — Чтобы отвести подозрения… на него тоже покушались, а потому он не может быть убийцей.

Он сдавил руками голову.

— Ладно… разберемся. Мы сюда, кажется, не за тем явились. Картины…

Картин было много. Вообще-то Жанна представляла себе мастерскую художника немного иначе. Более… богемной, что ли? Если это определение применимо к мастерской.

Творческий беспорядок.

Пепельница. Окурки. Кисти, разбросанные по полу. Обрывки ткани, естественно, измазанные краской. Мольберт и полотно, обязательно незавершенное… Еще вещи и пустой стул для модели. Быть может, стол. Или два. В этой же комнате было… чисто?

Пожалуй.

И чистота эта не имела ничего общего с той, уютной, обретавшей в квартире Стаси. Нынешняя была слишком стерильна. Глянцевый белый пол. И белые же стены. Окна до потолка. Бумажные шторы, открытые ныне. И свет яркий.

Штанги.

И некое подобие шкафов, в которых стоят полотна.

Слева — холсты чистые, белые. Справа — в чехлах, надо полагать, это картины. На каждом чехле пришита аккуратная бирочка с названием и датой. Столик. И краски, разложенные по коробкам. Кисти под номерами. Банки. Большая — растворитель. И меньшая — льняное масло… отыскалось и оливковое, и кунжутное… масел множество. Некоторые банки почти пусты, другие — заполнены доверху. Но все, как одна, протерты и стоят на своем строго определенном месте.

Мастерки и шпатели.

Ведро с грунтовкой.

— Здесь всегда так было? — От этой упорядоченности, в которой Жанне не оставалось места, ей было не по себе.

— Да… пожалуй. — Кирилл огляделся. — Здесь убирают. Раз в неделю полы моют. Пыль там… но да, в работе Игорь очень аккуратен. Это у него от матери. Она терпеть не могла посторонних в мастерской.

Кирилл вытянул картину.

— Мне кажется, что уже тогда это было проявлением ее болезни. Гипераккуратность. Она никогда не бросала вещи. Всегда складывала и строго определенным образом. В ее доме нельзя было ничего трогать. В мастерской — тем паче.

Он стянул чехол и пыль с него стряхнул.

— Вот. Из ее последних картин.

Желтое поле. Желтое небо. Солнца оранжевый круг. И эта желтизна затягивает. Жанне она отвратительна, и хочется отвести взгляд, но сил не хватает. Жанна смотрит.

И смотрит.

И желтизна вдруг раскрывается, меняется, в ней прорезаются рыжие пряди огня, настолько живого, что Жанна чувствует его прикосновение к своему лицу, и жар, и воздух, который трещит, опаляя.

Надо кричать.

Вырваться.

Только сил нет ни на что. Она всего-навсего человек.

Обыкновенный.

Ее обманули… ей сказали, что она, Жанна, избрана… ей подарили меч и цель… и право говорить от имени Господа… но теперь за обман предстоит заплатить…

— Жанна! — Голос донесся сквозь рев огня. — Жанна, очнись! Что с тобой?

И щеку опалило болью.

Жанна моргнула.

И вправду, что с ней? Она сидела, вцепившись в проклятую картину, на которой вновь не было ничего, кроме желтого поля и желтого неба, с желтым же шаром солнца. Пейзаж мертвый, уродливый даже.

Жанна закрыла глаза, опасаясь, что ее вновь затянет.

Она же не ненормальная! А попадать в картину — это как раз ненормально… и если сама Жанна сходит с ума? Она ведь слышала, что безумие именно так и проявляется, постепенно, исподволь…

— Ничего, — севшим голосом ответила Жанна. — Просто… голова закружилась.

— Голова, значит… — протянул Кирилл. — У Алиции тоже от этих картин голова кружилась… Она запретила Галине их выставлять. Там еще есть. Хочешь посмотреть?

Нет.

— Да, — Жанна облизала пересохшие губы. — Хочу. Это… это важно.

Она правда не знала, чем именно важно, а Кирилл спрашивать не стал. Он вытаскивал одно полотно за другим, сдирал чехол и разворачивал к Жанне.

Церковь.

Странная какая-то церковь. Она близко, и все-таки разглядеть ее не получается, сколь Жанна ни пыталась. Церковь эта будто под пеленой тумана…

…Алтарь.

…И снова поле. Меч, торчащий из земли, точно выросший из нее. И отражение пустых колосьев на клинке.

…Человек в старинном наряде. Худое, изможденное лицо. Взгляд печальный.

…И еще один. Этот опасен. Жанна боится его и спешит отвернуться, потому что в глазах этого человека живет пламя.

Картины сменяли одна другую, и Жанна следовала за ними, она оставалась на грани, больше не переступая порог того, что все-таки не было сумасшествием.

А чем было?

Она не знала, но чувствовала, что там, среди пейзажей и портретов, скрыто нечто важное.

Женщина.

Или, скорее, девушка? Она определенно молода, но в то же время видела многое. Она обыкновенна, пожалуй, не слишком-то красива, но меж тем на это лицо сложно не обратить внимания.

Взгляд печальный и улыбка, робкая, точно девушка не до конца уверена, что вправе улыбаться. Морщинки в уголках глаз. Седой волос, почему-то яркий, точно нить, прилипшая к ее волосам.

— Кто это? — Жанна была уверена, что видела эту девушку прежде.

— Не знаю, — вынужден был признать Кирилл.

Не знает.

Этой девушки не существует. И в то же время она есть, живет в каждой из проклятого рода. И это тоже своего рода наказание — рассыпаться на осколки и осколками жить. Но за что?

— Здесь написано «Неизвестная». — Кирилл поднял чехол и стряхнул пыль. — Модель?