Волшебный жезл

— А как же! — раздался голос из редакции. — На первой странице идет. На самом главном месте. Вот я вам прочту заголовок: «Караваевцы обязуются надоить за год по четыре тысячи двести литров молока на каждую фуражную корову».

— Сгоряча назвали мы эту цифру, недостаточно продумали, — сказал Варварин, — тут у меня наши специалисты сидят, очень они тревожатся. Нельзя ли изменить — вместо четырех тысяч двухсот поставить ровно четыре тысячи?

— Нет, — ответили из редакции, — никак нельзя. У нас уже весь тираж отпечатан. Вот я тут с вами по телефону разговариваю, а за окном уже газету в машины грузят, сейчас на почту и на вокзалы повезут. Поздно, друзья мои; раз обязательство приняли, так теперь уж как хотите, а выполняйте его!..

Так нам пришлось взяться за выполнение обязательства, которое мы считали невыполнимым. И, забегая вперед, я хочу сказать, что это обязательство было не только выполнено, но и перевыполнено.

К концу 1936 года оказалось, что от каждой коровы нашего стада надоено не по 4200 литров, а по 4700 литров молока. В том же году несколько караваевцев были вызваны в Москву на Всесоюзное совещание передовиков животноводства.

…В морозный февральский день 1936 года четверо караваевцев вышли на перрон Ярославского вокзала в Москве. Вместе со мной здесь были доярки Евдокия Исаевна Грехова, Мария Дмитриевна Кошелева, начальник политотдела Варварин.

Уже в автобусе, который отвез нас в гостиницу, мы познакомились со многими животноводами из Архангельской, Ярославской, Вологодской областей.

Было очень приятно, что они слышали про Караваево и горячо интересуются нашей работой.

Но особенное чувство гордости и радостного возбуждения почувствовали мы, когда на следующий день приехали в Большой Кремлевский дворец. Поднимаясь по широким мраморным лестницам дворца, рассматривая прекрасные кремлевские залы, мы увидели здесь животноводов всей страны. Прославленные доярки, пастухи, свинарки, конюхи были одеты в свои национальные одежды. На одних — яркие узбекские и туркменские халаты, на других — затейливая украинская вышивка, на третьих — казачьи бешметы с газырями и кинжалами. Оленеводы, приехавшие с далекого Севера, расхаживали в ярких меховых малицах и меховых сапогах — унтах. И у всех этих людей — и тех, кто приехал из снежных тундр, и тех, кто приехал с вечнозеленых оазисов, разбросанных среди песчаных пустынь, или с Кавказских гор, — у всех у них была одна и та же общая забота — лучше организовать животноводство и получить от него больше продукции.

И вот мы все собрались в Большом зале Кремлевского дворца.

Впервые мне тогда довелось увидеть руководителей Коммунистической партии и Советского государства. Бурными аплодисментами встретили появление в президиуме товарищей Ворошилова, Калинина, Микояна, Орджоникидзе, Сталина, Хрущева и других. Они с огромным интересом слушали рассказы животноводов, вникали во все детали их работы, подбадривали их дружеским словом. И тогда я, как, очевидно, и все другие участники совещания, понял, для каких больших государственных дел нас сюда пригласили.

Наверно, впервые в истории человечества выдающиеся политические деятели, руководители крупнейшей в мире страны совещались вместе с пастухами и доярками. Впервые в истории человечества с таким уважением прозвучали профессии, которые в царские времена считались самыми низкими и малоуважаемыми.

Много интересных знакомств и встреч было у нас в те дни. Я помню чабана Гассана Джумшуд оглы из далекого Азербайджана. Мы познакомились с ним в Кремлевском дворце во время перерыва. Это был высокий, крепкий восьмидесятилетний старик. У него было умное открытое лицо и ясные темные глаза. Из восьмидесяти лет он семьдесят лет пас овец и пятьдесят пять лет из них проработал на кулака. За все эти долгие и трудные годы кулацкой эксплуатации Гассан не знал радости, не знал счастливого дня. Он жил в землянках и пещерах, он никогда не видел города. Но в далекие аулы пришла советская власть. Она оценила труд Гассана, он приехал в Москву, в Кремль. Здесь за свой труд бывший батрак получил орден Ленина, а сын его — красавец Акпер, тоже животновод, — получил орден Трудового Красного Знамени.

Мы подружились с Гассаном. Он звал меня братом.

На всю жизнь запомнил я выступление на этом совещании народного поэта Дагестана Сулеймана Стальского. Когда на трибуну вышел небольшого роста, худощавый старик, весь зал точно замер. Он не говорил, а пел свои чудесные стихи. Он поведал всем нам о том, как много горести и тягот пережил он за свою большую жизнь. Но только на старости лет, испытав настоящую человеческую радость, он впервые почувствовал, что такое гордость за свою Родину, за свое время, за партию большевиков, и понял, что такое вдохновенный труд.

— Никогда, — говорил он, — мне не пелось так легко.

И он пел о простых людях, их славных делах, о советских животноводах, о пастухах, ставших государственными людьми, о том, что прошли те времена, когда матери пугали своих детей: «Отдам в пастухи, если плохо будешь учиться».