Волшебство и трудолюбие

В 1939 году Жорж, не получив степени бакалавра, уезжает учиться в Париж. Поначалу восемнадцатилетнего парня приютила у себя тетка, но она вскоре умерла, и Жорж переезжает к своим новым друзьям — Жанне и Марселю Планше, сразу оценившим его самобытность и кровно привязавшимся к нему. Супруги Планше дают ему возможность учиться и писать. Одно время он начинает работать на заводе Рено, чтобы хоть как-то обеспечить кусок хлеба, но это не имеет смысла, надо учиться. Брассанс запоем читает библиотечные книги и изводит кубометры бумаги. Мало что его удовлетворяет, но это уже начало творческой жизни, полуголодного существования в оккупированном немецкими фашистами Париже. Жанна и Марсель Планше на всю жизнь остаются его ближайшими друзьями.

Первое выступление Брассанса было в 1950 году в маленьком театре, приютившемся между площадью Бланш и улицей Пигаль. Театрик назывался «Три осла». Первая же песня, с которой вышел он на подмостки, принесла ему репутацию мятежника, трудную репутацию поэта, противостоящего привычному укладу жизни мелкобуржуазного общества. Он восстал сразу, не ища других путей общения с публикой. Песня эта так и называлась: «Плохая репутация».

В селе, чего греха таить,
С такою славою не жить.
Что шумишь, что глух и нем —
Все слывешь черт знает кем!..

Поет Брассанс, и перед его слушателями встает образ забитого нуждой, но честного человека, который пытается бороться с мещанской рутиной, с обывательской психологией. Брассанс не боится признаваться в своем отношении к мелкой буржуазии, он бичует ее с позиции бедняка, которому все равно, ему терять нечего.

И нет нужды пророком стать,
Чтоб горький путь мой предсказать!
По вкусу петлю подберут,
На шее стянут — и капут!

Понятно, что после такого номера в публике кое-кто начал подниматься, громко стуча откидными стульями, и, гремя медалями «тюремной администрации», шипел:

«Стыд! Позор!.. Неужели для этого надо было сражаться и выигрывать войну?» И они уходили для того, чтобы никогда уже не возвращаться. Но было множество и таких, что в восторге кричали, скандировали аплодисментами и требовали повторить. Директору «Трех ослов» Жаку Каннети пришлись по душе вся мятежность Жоржа Брассанса, его народная речь, часто перекликающаяся с народной мелодией, его коренастая осанка каменщика и вельветовая блуза заводского рабочего. Каннети восхищала смелость молодого певца-поэта, с которой он признавался парижанам в своих бунтарских взглядах на «благовоспитанных людей общества». Эта же смелость породила и другую песню, возмутившую «благовоспитанных людей», — «Песня овернцу»:

Тебе, овернец, песнь моя.
Ты, состраданья не тая,
Мне дал четыре чурки дров,
Когда мороз был так суров.
Лишь ты меня согрел, когда
И холуи, и господа —
Благонадежный высший свет,
Захлопнув дверь, сказали — нет!

Так начинал Брассанс свой тернистый путь в искусство. Известная певица Паташу приняла его в свой ансамбль, выступавший в парижском кабаре. Она увидела настоящий, крупный талант в этом неуклюжем южанине, который, не умея раскланиваться и улыбаться, норовил удрать после номера, а Паташу, стоя за кулисами, караулила его, чтобы вернуть на сцену.

Уже в те годы репертуар Брассанса был пересыпан крепкими словами, которыми он старался замаскировать какую-то свою растерянность, печаль и одиночество. В стихах его довольно часто появляется тема смерти, но, по определению Альфонса Боннафе, он относится к смерти «как к некоему семейному персонажу, без трагизма, без пафоса, без драматизма. Он принимает ее запросто, как переход из одного состояния в другое — более устойчивое». Пожалуй, впервые с Брассансом на веселые подмостки мюзик-холла выходит его «смертяга», с которой он на короткой ноге и которой он не боится. Он больше боится недостойной жизни, хотя зубоскалит над ней и резвится, как бы заглушая свою внутреннюю смятенность и тоску смехом. И даже в стихах о смерти у Брассанса ощущение жизни, неопровержимое, как силы природы, и никакой налет времени не будет разъедать этого чувства. Так вынес он на эстраду образ бедняка, сродни персонажу из «Гамлета», в песне под названием «Могильщик»:

Бог видит — суть во мне не злая,
Я людям смерти не желаю.
Но уж когда не мрут они,
Я пухну с голоду в те дни.
Могильщик я — бедняк!

Меня бездушным называют,

Что хлеб на мертвых наживаю.
Но без нужды не стал бы сам
Я рыть могилы мертвецам.
Могильщик я — бедняк!