Волшебство по наследству

– Восемнаа-а-а-адцатый...– протянула Яна и придвинула к себе тетрадь с украшениями, опасаясь к ним прикасаться. – Что-то больно много на мою голову восемнадцатого века... А они тебе, случаем, не от прабабушки достались?

– Ясное дело! От кого же еще! – очень обрадовался такому повороту дела Колька.

– А они тоже... заговоренные?

– А у кого еще заговоренные? – ловко выкрутился Брыкун.

– Я хотела сказать, что прабабки обычно украшения заговаривают, – Яна испытующе посмотрела на Кольку. – Твоя бабка тоже это умела делать?

– А то как же, – не очень уверенно ответил Брыкун.

– Ну и на что же они у тебя заговоренные?

– Ясное дело на что – на любовь, – Колька вдруг догадался, куда гнет Яна. Потом вспомнил про Витькино кольцо и добавил: – И еще немного на власть и победу.

– Вот и забери их! – Яна придвинула к нему тетрадь с серьгами. – Мне не нужны ни твоя любовь, ни твое золото.

– Брезгуешь, значит, Графиня! – У Кольки от унижения побелел кончик носа. – А от него взяла бы?

– От кого?

– От графчика своего, Шереметьева!

– Что ты несешь, Колька? – испугалась Яна. – При чем тут Витька?

– При том! Убью его! Вот увидишь!

– С ума сошел! Не вздумай! В тюрьму сядешь!

– Лучше в тюрьму, чем так! Говори, любишь его? Любишь?

Яна молчала.

– А-а-а-а... молчишь! Любишь, значит... Ну ничего... – Колька с шумом втянул в себя воздух, взял в руку серьги, сунул их почти в нос Яне и проревел: – Последний раз спрашиваю, возьмешь серьги?

Она отрицательно помотала головой.

– Э-э-э-х! – Колька с силой швырнул их в стену и вылетел из квартиры Кузнецовой.

Испуганная Яна опустилась на стул и увидела перед собой на полу блестящий осколок. Она подняла его и поднесла к глазам. Нет, не осколок... это камень, ограненный... Или стекляшка? Непохоже... Слишком красиво сверкает в свете люстры всеми своими многочисленными гранями! Почти как Витькин фамильный сапфир. Неужели и правда настоящий? Бриллиант?! Не может быть... Фианит, наверное...

Яна опустилась на пол и зашарила вокруг руками. Вскоре она поднялась с двумя серьгами в руках и еще двумя винно-красными прозрачными камнями. Серьги тяжелые. Не пластик... Действительно не Тайвань... По крайней мере, не рыночный... Неужели золото? Нет! Чересчур темное... А камни? Гранаты? Что еще может быть красным? А двух камешков не хватает, закатились куда-то. И застежка сломалась. Дурак Колька. Восемнадцатый век? Врут они все про восемнадцатый век... И Витька? Нет, Витька не может врать. Колька наверняка что-нибудь такое слышал про шереметьевский сапфир и решил тоже закосить под графа. Думает, что она, Яна, его за это полюбит. Не полюбит.

Она вспомнила, как Брыкун кричал про Витьку: «Говори, любишь его?», а она промолчала. Почему? Она влюблена в Князева, и от Шереметьева с чистой совестью вполне можно было бы отречься, чтобы зря Брыкуна не раздражать. Почему же она промолчала? Ладно, об этом она подумает потом... Сейчас надо решить, что делать с серьгами. Вдруг они и правда ценные? А если Брыкун их украл... Что же делать? С кем-то надо посоветоваться... Может, с Танькой? Нет, лучше с Витькой. Конечно, лучше с ним!

Яна накинула куртку, сгребла в карман серьги с выпавшими из них камешками и выскочила во двор, намереваясь бежать к Витьке.

У киоска с газетами и журналами, который находился в десяти шагах от шереметьевского подъезда, стоял сам Витька и ненавистная Юлька Широкова в новенькой кожаной курточке и со свежеостриженными волосами, поблескивающими лаком. Судя по довольной Юлькиной физиономии, Витька, стоящий к Яне спиной, говорил Широковой что-то очень приятное. По чуть изменившемуся выражению лица бывшей подруги Яна поняла, что та ее заметила. Через пару минут Юлька, обворожительно улыбнувшись, вдруг взяла Шереметьева под руку и повела по улице прочь от Яны, и Кузнецова отчетливо прочувствовала на себе, что означает выражение «упало сердце». Ее сердце не просто упало. Оно рухнуло. И рухнуло не только сердце. Рухнуло все. Что «все», Яна, пожалуй, не смогла бы сейчас определить точно, но знала, что именно все пропало.

Она весь вечер звонила Витьке домой, как когда-то Самохиной после той памятной дискотеки. В конце концов Настя, его сестра, сказала ей в трубку:

– Слушай, Янка, ты уже достала! Говори, что передать. Я ему записку напишу, чтобы нечаянно не забыть твое важное сообщение. Отстань только! Я фильм смотрю!

Яна ничего передавать не стала, а решилась позвонить Юльке. Той дома тоже не было.

Она хотела заплакать и не смогла. У нее внутри что-то закаменело и выливаться слезами не пожелало. Яна тяжело плюхнулась на диван и уперлась бедром в забытый Колькой сверток. Хотела его развернуть, чтобы посмотреть, что забыл Брыкун, но... вот тут из ее глаз вдруг сами собой все-таки полились слезы. Она чуть сдержала их, но так, чтобы совсем не пропали, положила сверток до поры до времени на полку, удобно растянулась на диване, уткнулась лицом в подушку и только после этих приготовлений наконец с облегчением расплакалась.

* * *