Вольт (СИ)

Чонин подтянул к себе цепи, чтобы быть свободнее в движениях, расстегнул брюки Ханя и сердито стянул их вместе с бельём до колен, потом упёрся рукой в матрас рядом с головой Ханя и склонился к нему. Помедлил, но всё же коснулся мягких губ, чтобы почувствовать вкус кофе, такой же, как на его собственных. Хань не сопротивлялся поцелую, наоборот, он податливо приоткрыл губы, словно предлагая сделать поцелуй более весомым и глубоким. Чонин оставался в его разуме и ловил образы. Картинки мелькали почти со скоростью света, но ему всё же удавалось выхватывать некоторые. Достаточно, чтобы уловить желание Ханя “быстро, жёстко, больно”. Это озадачивало, ведь Хань не походил на мазохиста. И Чонин знал, что обычно люди хотят ощутить боль тогда, когда надеются заглушить ею другую боль.

Что ж, сделать Ханю больно он мог вполне, потому что впервые оказался в подобной ситуации. Он сжал в кулак белую ткань у колен и дёрнул, заставив Ханя развести ноги и поднять их вверх, впрочем, тот сам подхватил собственные ноги под коленями. Эта готовность… тоже озадачивала, но ещё больше озадачивало то, что Хань действительно испытывал возбуждение - Чонин ясно видел прижатую к плоскому животу напряжённую плоть.

Он ни черта не понимал, но всё равно должен был действовать, пока подозрения Ханя были всего лишь подозрениями. Продолжая следить за образами в чужом разуме, Чонин провёл пальцами меж ягодиц, тронул нежную кожу у входа, погладил и осторожно надавил. Слишком сухо, наверное, нужно было подумать о чём-то…

Хань сам резко качнул бёдрами, и Чонин, поражаясь самому себе, втолкнул в него второй палец. Он даже не успел ничего толком сделать, просто понял, что вход открывается сам - достаточно для того, чтобы продолжить эту безумную игру уже всерьёз. Чуть позже вспомнил, что Хань предпочитал парней, поэтому для него это точно не первый раз, значит, его тело привыкло к подобному.

И Хань уверенно повёл ладонью по бедру Чонина, подстёгивая возбуждение столь безыскусной лаской.

Чонин закрыл глаза, непроизвольно потёрся о кожу у входа и медленно подался вперёд. Его пульсирующий член сжали мышцы внутри тела Ханя. Он постепенно заполнял Ханя собой и ощущал, как мышцы под его напором растягиваются и обхватывают его плоть ещё сильнее. Непривычно и ни на что не похоже, но приятно настолько, что думать связно стало сложно.

Чонин замер, едва у него появилось чувство, что он заполнил Ханя до отказа. Он тяжело дышал, пытался привыкнуть к ощущениям, понять, всё ли в порядке с Ханем, собрать разбежавшиеся мысли воедино и сообразить, что ему делать дальше. Почему-то казалось, что обычная схема, которая работала с девушками, тут может дать сбой.

Чонин задохнулся и закусил губу, чтобы подавить стон, потому что Хань ухватился за его плечи, задрал рубашку и прижался губами к его груди, затем принялся целовать шею, вновь вернулся к груди, чтобы сжать зубами сосок, потянуть. Лёгкие болезненные ощущения чередовались с очень приятными, когда Хань втягивал сосок в рот и принимался посасывать его либо обводить кончиком языка.

Чонин долго не выдержал, всё-таки тихо застонал и невольно с силой сжал бёдра Ханя ладонями, дёрнул к себе, вонзившись в податливое тело ещё глубже. Теперь застонал уже Хань и крепко обнял Чонина за шею. Чонин постепенно сходил с ума: резко двигался, вталкиваясь в Ханя и одновременно ловя мысленный отклик. Поймав яркий образ после очередного толчка, он постарался повторить всё в точности, потому что уже отметил, что некоторые его движения для Ханя просто приятны, а иные заставляют стонать гортанно и громко, всхлипывать и задыхаться от наслаждения, и мышцы внутри тогда сокращаются, сжимая плоть Чонина сильнее и почти что лишая его рассудка.

Чонин уже не замечал сдвоенное тяжёлое дыхание, капли пота, скатывавшиеся по его лицу, шее и груди, короткие стоны возле уха, впивавшиеся в его кожу ногти… Он осознавал только движение в погоне за удовольствием, когда остановка подобна смерти, и важна лишь скорость. Ещё имела значение выдержка, потому что хотелось двигаться внутри Ханя так долго, как это возможно, растянуть удовольствие. Перед глазами мелькали чужие образы, где яркость красок ослепляла. Потом, спустя целую вечность, наверное, Чонин забыл, как дышать, и не просто вошёл в тело Ханя с силой, а ещё и дёрнул его бёдра к себе, словно хотел остаться внутри навсегда. Вспышка в собственном разуме погасила все прочие образы - свои и чужие. И Чонин не смог вспомнить, когда и как бросил ладонь Ханю на живот, сжал пальцами потемневшую от прилившей крови плоть и в пару-тройку резких движений заставил Ханя кончить, испачкав одежду обоих.