Волынщики [современная орфография]

Тетушка протянула через стол худенькую ручонку и прикоснулась к лицу Гюриеля. Она почувствовала, что у него пот на лбу, хоть сам он был бледен как полотно. В ту же минуту злое выражение исчезло у нее с лица, и оно стало добрым и ласковым, как душа ее:

— Положи-ка локти на стол, голубчик, — сказала она, — и наклонись ко мне поближе: я хочу поцеловать тебя в щеку.

Гюриель, удивленный такой неожиданной нежностью, исполнил ее волю. Она откинула его густые волосы и посмотрела на серебряное сердечко, по-прежнему висевшее у него на серьге. Вероятно, она знала, каким образом оно к нему попало. Потом, наклонясь к самому уху, как будто бы собираясь его укусить, шепнула ему несколько слов, но так тихо, что я не мог их расслышать. Пошептав, она ущипнула его за ухо и сказала громко:

— Нечего говорить, у тебя верное ухо. Только согласись, что оно вознаграждено по заслугам.

Вместо ответа Гюриель перепрыгнул через стол, уронив стаканы и свечку, которую я едва успел поддержать, и, усевшись подле тетушки, начал целовать ее так крепко, как будто бы она была его родная мать. Гюриель вертелся, как сумасшедший, кричал и пел, пил и запивал, а маленькая тетушка так и умирала со смеху и беспрестанно чокалась с ним, приговаривая: «За здоровье отца твоего ребенка!»

— Это доказывает, — сказала она наконец, обращаясь ко мне, — что умнее всех иногда выходят те, которых считают дураками, точно так, как те, которые считают себя великими умниками, остаются часто в дураках. Ты можешь это тоже сказать, Тьенне, потому что ты человек прямодушный и добрый родственник. Я знаю, что ты поступил со своей двоюродной сестрой как родной брат. Ты вполне заслуживаешь награды и, надеюсь, Бог не оставит тебя своей милостью. Рано или поздно Он наделит тебя полным счастьем.

Сказав это, она ушла, а Гюриель обнял меня, говоря:

— Тетушка твоя говорят правду. Она отличнейшая женщина. Тебе не известна наша тайна, но это ничего не значит; тем больше чести тебе, и… Дай мне слово, Тьенне, что ты придешь сюда на целое лето работать с нами: я имею виды на тебя и, если Бог мне поможет, то ты не будешь знать, как и поблагодарить меня.

— Ты, должно быть, отведал, — сказал я, — вина чистого, без примеси, и обязан этим моей тетушке: она вынула оттуда соломинку, от которой ты мог бы поперхнуться. Что же касается твоих видов на меня, то они, брат, не так скоро удадутся.

— Друг Тьенне, счастье заразительно. И если ты не станешь противиться моим желаниям…

— Мои желания слишком, кажется, сходны с твоими. Только этого еще мало.

— Конечно. Но попытка не шутка, а спрос не беда. Неужто ты до такой степени берришонец, что и счастья попытать не захочешь?

— Твой пример мне наука и придает мне смелости, только надеешься ли ты…

Брюлета прервала наш разговор: она подошла и спросила, о чем мы говорим. По ее лицу было видно, что она ничего не подозревала.

— Сядьте-ка сюда, голубушка, — сказал Гюриель, привлекая ее к себе на колено, как это делается у нас зачастую, не подавая повода к злым толкам, — и скажите мне откровенно, не хочется ли вам потанцевать с кем-нибудь другим, кроме меня? Вы дали слово и сдержали его. Я желал этого для того, чтобы облегчить себя от печали, тяготившей мне душу. Если же вы думаете, что из этого могут возникнуть глупые толки на ваш счет, то скажите только слово: я на все готов и буду танцевать с вами тогда только, когда вам будет угодно.

— Разве я вам уже наскучила, господин Гюриель? — сказала Брюлета. — Скажите правду: вам, верно, захотелось познакомиться с другими девушками?

— О, если так! — вскричал Гюриель вне себя от радости. — В добрый час! Я, право, не знаю, есть ли здесь кроме вас еще кто-нибудь, да и знать не хочу.

Он подал ей стакан, прося прикоснуться к нему губами. Потом, осушив его одним духом, разбил в дребезги, чтобы никто после не мог из него напиться, и повел танцевать свою невесту. А я принялся думать о том счастии, на которое он мне намекнул и которое, сам не знаю каким образом, так и охватило меня всего.

Я никогда прежде не разбирал себя с этой стороны и, зная, что нрав у меня не слишком-то пылкий, никак не предполагал, что мог так легко влюбиться в такую серьёзную девушку, как Теренция. Когда Брюлета отказала мне, я не впал в отчаяние потому только, что любил веселье и развлечения. Но при одной только мысли о Теренции дрожь пробирала меня до костей, точно как будто бы я отправлялся странствовать по морю бесконечному — я, который никогда ногой не ступал на речное судно.

Что же это, думал я про себя, влюбился я что ли сегодня, сам того не замечая? Нужно так полагать, когда сам Гюриель поощряет меня к тому: видно, он угадал правду по моему лицу. А все-таки мне что-то не вериться. Что-то тревожит и душит меня, а любить, мне кажется, должно быть легко и весело.