Волжское затмение (СИ)

Чрезвычайный Штаб Ярославского фронта объявляет населению города Ярославля. Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов со дня объявления сего, оставить город и выйти к Американскому мосту. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться соучастниками мятежников. По истечении 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города, вместе с мятежниками, предателями и врагами революции рабочих и беднейших крестьян.

Ярославль, 20-го июля 1918 года.

Чрезвычайный Штаб Ярославского фронта.”

Порывом ветра с Волги листок вырвало из неуклюжих пальцев генерала. Но он был уже не нужен. В быстрой и не по возрасту цепкой памяти Карпова как на бумаге отпечатались строки этого воззвания. Но кому оно адресовано? Мирным жителям? Химические снаряды могли быть тут помянуты только для них, не знающих, что у красных таких боеприпасов нет. А если бы и были, то в условиях кольцевой блокады применить их нельзя: неизбежно пострадают свои. Но какой смысл пугать мирных жителей? Их уже не напугаешь, им нечего терять. Ярославцев, воюющих на позициях и укреплениях, тоже на пушку не возьмёшь: тёртые уже. Обстрелов не боятся, всё для себя давно решили и не ждут пощады в любом случае. Чего-то не понимают эти красные. До сих пор, видно, не уверены в победе. Ну и ладно. Пусть палят. Во всяком случае, пока они обстреливают город, наступления ждать нечего. Не полезут красные под свои же снаряды. Посмотрим ещё. Посмотрим…

Выждав обещанную паузу, красная артиллерия заговорила лишь к обеду следующего дня. Заговорила тяжело и тряско: обещанные тяжёлые снаряды пошли-таки в ход. Они добивали пустой, нежилой, выгоревший город, от которого и так остались одни лишь обожжённые стены. Стреляли часто и плотно: толстостенный подвал банка содрогался и трясся, балансировал из последних сил неяркий огонёк на фитиле керосиновой лампы, и чудовищный грохот отдавался в ноющих от усталости и бессонницы висках.

Ближе к вечеру, часам к пяти, канонада стала редеть и к шести затихла. Карпов вышел из подвала во двор, потянулся, проморгался, вдохнул пыльного, дымного воздуха и прислушался. Центр города оставили в покое. Стрельба и взрывы слышались лишь с севера. Карпов насторожился. Вот теперь-то и надо ожидать самого серьёзного. Красные собрали у Загородного вала крепкий кулак из латышских стрелков. Каждая их атака теперь оборачивалась отступлением белых. С минуты на минуту могли поступить самые тревожные вести.

Карпов был один. Все штаб-офицеры сражались на передовой, и многих уже не было в живых. При командующем оставался лишь дежурный по штабу, из добровольцев. Он выполнял обязанности адъютанта и вестового.

— Трушин! — окликнул его Карпов. — Трушин! Живой?

— Я! — вывернулся из какого-то разорённого кабинета в коридор низкорослый лобастый доброволец лет двадцати. — Так точно, жив, господин генерал! — хриплым простуженным голосом доложил он.

— Молодец, — вздохнул Карпов. — Где спасался-то?

— А во дворе… — неловко повёл плечами Трушин. — Я, господин генерал, в канаве залёг… Обошлось, только вот уши не слышат! — прокричал он. — Но врезали, так врезали! Ого-го! — прогоготал он над самым ухом Карпова. Тот поморщился.

— Виноват, — вытянулся Трушин. — Какие будут приказания, господин генерал? — спросил он уже потише.

— Приказания… — рассеянно пробормотал Карпов. — Приказания… А соорудил бы ты, Стёпа, чайку? — и хитро подмигнул дежурному. — С сухарями, а?

— Слушаюсь, — растерянно поморгав, ответил Трушин и, пожав плечами, исчез.

А тишина вокруг была нехорошей. Недоброй. Она беспокоила и будоражила Карпова куда сильнее, чем любой обстрел. Повинуясь бессознательному импульсу, он вынул из кобуры “парабеллум” и положил его на стол. И тут же от разрушенного парадного послышались скрипящие по битому стеклу шаги. Пистолет словно сам прыгнул в руку Карпова, и надёжно улёгся в ней.

— Разрешите, господин генерал-лейтенант! — раздался знакомый, но усталый, нездоровый, будто потухший голос. Это был поручик Супонин. Если он здесь, то дело серьёзное. Швах, кажется, дело…

— Входите, поручик, — махнул рукой Карпов и положил пистолет на стол. — Входите, докладывайте!