Волжское затмение (СИ)

— Ма-а-ал-чать!!! А-а-чистить помещение! — будто взорвалось что-то в подвале оглушительно и раскатисто. И Михалёв опять пошёл по подвалу, щедро отвешивая оплеухи и пинки. — Поднимайся! Поднимайся! Барахло в зубы, детей на руки — и вон отсюда! Быстр-ро! — рычал он уже потише, но и это больно било по ушам. Запричитали женщины. Заверещали перепуганные дети. Доктор уже решительно шагнул было, чтобы одёрнуть распоясавшегося хама, но с удивлением увидел, что люди понемногу оживают, начинают шевелиться и, прихватываясь за стены, поддерживая друг друга, бредут к выходу. А Михалёв, оглаживая усы, шёл следом. И вид у него был такой, будто он только что пообедал. Из трёх блюд. В ресторане “Бристоля”…

Антон и Даша стояли у крутых ступеней лестницы и помогали людям выбираться на воздух. Они тоже были ошеломлены поведением этого нежданного помощника и то и дело переглядывались округлёнными глазами. Отвращение к его грубости перебивалось удивлением и восхищением: заставил ведь! И как заставил! Идут. Огрызаются сквозь зубы, а идут! Чудеса… Этот горлопан, пожалуй, и мёртвого поднимет!

Доктор и Михалёв вели, поддерживая под руки, совсем слабого, мучимого лихорадкой парня лет двадцати пяти. Был он прозрачно худ, серое, в каплях пота, лицо отдавало мёртвой прозеленью. Ноги его то и дело подкашивались, он жгутом повисал на руках провожатых и бубнил что-то бессвязно и зябко.

— Держись, родимый, держись… — с лёгкой усмешкой басил Иван Гаврилович, легонько встряхивая его. — Можешь ходить-то… Можешь! Шельмуешь! Притворяешься… Ничего, немножко осталось. А там, на бережку, полежишь, подышишь, глядишь, и легче станет! Завалялся ты, братец, в подвале-то…

Больной поднял голову, окинул бессмысленным, воспалённым взором бывшего городового, промычал что-то и выговорил вдруг слабым, опадающим голосом:

— Отвяжись… Помереть спокойно дай… Чума болотная!

Уронил голову на грудь и снова повис безвольно, как ворох тряпья.

— Во! — обрадовался Михалёв. — Это дело! Ругаешься — значит, жить будешь. Будешь жить, сукин сын! Ругайся! Ругайся, сколько влезет, а помереть я тебе не дам! И не надейся! Шагай! Шевели спичками! Ну!

Больной мучительно проныл что-то и задвигал ватными ногами.

— Ты, Иван Гаврилыч, конечно, молодец… — раздумчиво проговорил доктор. — и тебе, конечно, спасибо, но… Уж больно ты с ними грубо. Нет, я понимаю… А всё же как-то… Нехорошо. Они же люди. Они ни в чём не виноваты…

— Хм… — буркнул Михалёв. — А много вы деликатностью добились? Люди… — криво усмехнулся он. — То-то, что люди. Иной раз, пока за шкирку не встряхнёшь и по матери не приложишь, и не поймут счастья своего. Особенно такие вот, дошедшие…

Уже вблизи Богоявленки раздались вдруг впереди грубые, властные возгласы:

— Стой! Стой! Остановиться!

Люди смешались, столпились, заозирались, но ни испуга, ни любопытства в их глазах не было. Одна лишь болезненная мука, усталость и мольба, чтобы всё поскорее закончилось. Из проулка выехали два конных милиционера с винтовками за плечами.

— Что за процессия? Кто такие? Куда? Кто старший? — настойчиво допытывался один из них. Но напористость его с каждым словом улетучивалась. Ни опасности, ни даже интереса эти измученные люди не представляли.

— Я. Я старший, — протолкнулся вперёд доктор. — Губин я. Врач. Выводим людей из-под возможного обстрела, — с лёгкой одышкой отрекомендовался он.

Милиционер критически оглядел его, обежал взглядом изнурённых ярославцев, вздохнул и махнул рукой.

— Валяйте. Только по-быстрому. А вы… Сами или приказал кто? — нашёл нужным поинтересоваться он.

— Сами, — ответил доктор и сунул ему листовку. — Это читали?

— Это уберите, — поморщился второй милиционер со злым, носатым, в рытвинах оспы лицом. — И не верьте, нарочно стращают. Соберут народ у моста, прикроются от нас, как щитом — и в атаку… С них станется. Нам-то что, у нас весь берег простреливается, а людей сгинет туча… Какой вид иметь будете, а, доктор? — и зло прищурился.

— А вы? — звонко плеснул негодующий Дашин голосок. С ребёнком на руках, держа его, как ружьё, наперевес, она вывернулась из-за согбенных, вялых спин и встала рядом с доктором. — Вы какой вид имеете?! Устроили тут войну! До чего город довели, сколько людей из-за вас уже сгинуло? Ишь, озаботились! Да вам плевать на людей! Защищаете своих Перхуровых да Карповых, а люди гибнут! Дети гибнут! Постыдились бы умничать, бессовестные!

Весь гнев, вся обида, досада и боль разорённого города, весь его упрёк горе-воителям сосредоточился сейчас в её маленькой, худенькой фигурке с тихо попискивающим свёртком на руках. Глаза блестели отчаянной решимостью и готовностью ко всему. Даже к пуле в ответ. Доктор, шагнув вперёд, заслонил её. На выручку поспешил и Антон. А милиционеры, сбитые с толку внезапной атакой, загляделись на неё и даже не пытались перебить. Даше не хватило воздуха, она осеклась и замолкла, и только теперь осповатый милиционер ухмыльнулся.