Волжское затмение (СИ)

Как при жестокой побудке выдёргивают из-под спящего постель, так резко дёрнулась вдруг и покачнулась под ними земля. Антон и Даша, вскочив, испуганно и непонимающе оглядывались, прислушивались и просыпались. Снаружи долетал, затихая, как отдалённое эхо, ворчливый, перекатывающийся гул. Доктор, чертыхаясь, зажигал потухшую лампу. В ней уже не было особой надобности: через узкую дверную щель со двора пробивался бледный рассвет.

— Что… Что за чёрт… Доктор! Что случилось-то? — хрипло спросонья взывал в темноту Михалёв.

— Не знаю ещё. Взрыв… — пожал плечами Губин, ставя на полку зажжённую лампу. С нею стало как-то легче, уютнее и теплее. — Сейчас ясно будет… — и, глядя в потолок, напряжённо прислушался. Но было тихо. — Гм… И то верно, рановато для обстрела. Так. Десять минут выжидаем — и выходим. Наверняка понадобимся.

— Вот ещё хреновина-то… — недоумевал Костя. — Ни обстрела, ни бомбёжки, а рвануло… Может, склад какой у белых на воздух взлетел?

— Нет… Взрыв один был. Короткий, но сильный… — задумчиво проговорил доктор. — Ну, что бы там ни было — пошли. Обстрела нет, уже хорошо…

— Стойте! — возникла вдруг на ступеньках лестницы Даша с чугунком в руках. — Я тут на углях вчерашних перловку подогрела. Чуть тёплая, а всё лучше… Прямо руками берите, чего там… Если кому посолить — там есть на столе. Тут как раз по горсточке!

— Ну, быстра! Как успела-то… Молодчина! — похвалил Михалёв. — Не пожрамши не поработаешь, это да! Бери первая! Ну, чего ты?

— Напробовалась, — стеснительно улыбнулась Даша.

— Вот всыпать бы тебе, Дарья Максимовна, по первое число! — беззлобно заворчал Губин. — Где дисциплина? А если обстрел? Чугунком накрылась бы?

Но быстро замолк, поймав долгий, мягкий и выразительный Дашин взгляд. От него стало не по себе и Антону. Будто видит она, знает и чувствует что-то, недоступное другим. И в сравнении с этим никакие земные страхи над ней не властны.

На месте большого двухэтажного дома темнели покосившиеся стены, бесформенная куча битого, ломаного кирпича, щербатые, щепастые края и торцы досок и брёвен. Вокруг были люди. Женщины ревели в голос, иные бились в истерике на красно пропылённой траве. Мужчины с застывшими, замороженными лицами неприкаянно бродили вокруг. Они примерялись растаскивать завал, но явно не знали, с чего начать. При взрыве сильно пострадал подвал, где укрывались люди. Человек десять. Добыть даже эти весьма скудные и малополезные сведения стоило больших трудов. Людей успокаивали, упрашивали, вытрясали из них хоть сколько-нибудь осмысленные слова. А те и не понимали толком, чего от них хотят. Глаза бешено блуждали, губы дёргались, деревянно размахивали руки. Казалось, что даже русский язык крепко забыт ими. Опоминались, яснели взглядом, начинали горячо бормотать, будто припоминая что-то, и наконец проговаривались о взрыве. Это вызывало у них приступ облегчённого восторга, а у доктора и санитаров — тяжёлое, гнетущее чувство бессилия. Место, где был вход в подвал, показали им трое — и все в разных местах. Делать было нечего: приходилось искать самим.

— Р-разойдись! Назад! А ну-ка марш! — зычно покрикивал на столпившихся зевак Михалёв. — Не мешай работать! Назад, тебе говорят!

Доктор, Даша, Антон и Костя ползали по руинам, то и дело припадая к битому кирпичу и прислушиваясь. Старательный Михалёв отогнал людей довольно далеко, и шансы были. Если, конечно, хоть кто-нибудь уцелел.

— Есть! Сюда! — крикнула своим срывающимся голоском Даша. Доктор и Антон тут же бросились к ней. Через минуту доктор оторвал ухо от обломков, поглядел на Дашу, на Антона и отрицательно покачал головой. Даша упрямо сжала губы.

— Было. Стучали. Как по железу — звяк, звяк. Я слышала, — тихо и непреклонно проговорила она. — Я и сейчас слышу…

Доктор вздохнул. Что ж, немудрено. Он не переставал поражаться силе и стойкости этой девочки, и отдавал себе отчёт, что подобные галлюцинации — далеко не самое страшное, что могло бы с ней случиться. А вот Антон… Антон верил ей. Слушал и слушал холодные, молчаливые камни. Как будто и вправду бывают чудеса… Вдруг он вскочил, как ужаленный, бросился в сторону и подхватил глиняный кувшин без днища. Вернулся, приставил к обломкам и настороженно приложил ухо к горлышку. Ничего. Только гул пульсирующей крови в ушах и чирканье неровных глиняных краёв отбитого днища о камни. И вдруг… Тук. Тук. Тук… Отдалённо. Невнятно. И взаправду ли? Тук! Тук! Тук! — громче уже и звонче. И сверкнули глаза. И вздрогнули плечи.

— Доктор, сюда! Скорее! Есть!

И началась долгая, изнурительная, сводящая с ума своей нескончаемостью работа. Лопат не было — давно поломались. По двое, по трое ворочали кирпичные глыбы и брёвна. Пришли на помощь стоявшие в стороне зеваки.

Руки рассажены и изранены в кровь. Избиты камнями ноги. Трясутся и подгибаются от усталости колени.

— Дашка… Дашка, не дури, брось! Нельзя тебе тяжёлое таскать…

Но взглянет она тёмным, укоряющим взором — и замолкнет Антон. Потому что не к месту слова эти. Некстати.